Освобождение шпиона

— Ты на что намекаешь? - Бруно сидел на желез­ных коробках с пулеметными лентами, но сейчас встал и взял за горлышко почти пустую бутылку. — Я что — голый? Или у меня шерсть обезьянья? Или я говорю плохо? Это ты скрежещешь, половину слов не разберешь!

— Так и я ж об этом! — миролюбиво проговорил Баш­макин. — Ты и одет, и грамотный, и вообще...

-Ну?

— Ты мог бы сам стать вождем, - сказал Башмакин осторожно. Он видел, что Бруно недоволен, и пытался как-то смягчить обиду.

— Каким еще вождем? Американским? — Бруно дей­ствительно смягчился и вместо того, чтобы разбить бу­тылку о голову Башмакина, вылил остатки коньяка в свой стакан.'

— Нет, ихним. Подземных кар... Маленьких людей, то есть. У тебя бы получилось. А я бы тебе помог... Они меня Богом считают...

— Да брось порожняки гонять! — Бруно даже стакан до рта не донес.

— Точно! Статую мою сделали, молятся на нее, жерт­вы приносят! - приосанившись, сказал Башмакин. Это была чистая правда, и он был рад, что хоть в чем-то мо­жет сравняться со столь важным гостем.

— Хочешь, пойдем, я тебе все это покажу!

Бруно как раз пил, потому только небрежно отмах­нулся свободной рукой. А доев икру, пояснил:

— На фиг мне быть тут вождем?

— Можно Президентом, — поправился часовой.

— Бруно Аплегро — это больше, чем президент, — на­зидательно сказал карлик. — Я такую кассу делаю! Ме­ня любят и ценят. Они там просто не переживут, если я похороню себя здесь, под землей...

Башмакин помолчал, потом оглянулся и понизил голос.

— Дело, конечно, ваше, товарищ Бруно, только я при­шел к такому умозаключению: вождю всегда хорошо! Не­важно, правит он страной, или подземным племенем. По­тому что он все равно самый главный, все ему подчиняют­ся, у него все есть: лучшая еда, золото, женщины...

— Не гони, Башмак!

Бруно презрительно скривился.

— Да, да, я сам это испытал! Потому что я был глав­нее ихних вождей. Так они мне и золота нанесли, и...

Башмакин перешел на шепот.

— И женщин молоденьких приводили, я жил с тремя, только они старятся быстро... Потому я и про трусы спрашивал — эти-то вообще ничего не носят...

— Эх, пацан, когда поднимемся, я тебя с Эльзой по­знакомлю, или с Ингой. Тогда ты поймешь кое-что про женщин, — снисходительно произнес Бруно.

И тут же подумал, что эти избалованные сучки вряд ли станут знакомиться с таким страшилищем, тем бо­лее что ни золотой карты «Америкен Экспресс», ни сберкнижки «Банка Москвы», ни даже ста долларов у него нет, никогда не было и вряд ли когда-то будет.

— Ну, или с другими телками познакомимся... — не­уверенно сказал он и замолчал. Что-то услышал. Посве­тил фонарем в сторону Разлома.

— A-а! Вон, видишь?! Это Леший лезет сюда! — вос­кликнул он торжествующе, показывая рукой. — Тоже не может без меня! За какой-то час соскучился!

Башнабаш ничего не ответил. Он давно заметил, как люди на той стороне навели переправу с помощью тро­сов и по одному перебрались на его берег. Теперь они направлялись сюда — сильные, рослые, незнакомые солдаты в необычной одежде, несущие необычные за­пахи мира, который успел стать чужим.

— Да, я вижу, - сказал он.

Полувековая вахта рядового Башмакина подошла к концу.

* * *

Бруно потребовал еще генеральского коньяку и пра­вительственных деликатесов. И поскольку Башнабаш свою вахту уже сдал, то скупердяйничать не стал: при­нес с продовольственного спецсклада сумку банок, ба­ночек, вакуумных упаковок и ярких бутылок, выставил на стол в жилом отсеке Бункера: на, дорогой товарищ Бруно, угощайся от души, ешь, как говорится, от пуза, ни в чем себе не отказывай!

Человек-звезда дважды просить себя не заставил: подхватил боевой армейский нож образца 1947 года, повскрывал невиданные консервы, повыдергивал за­морские пробки и принялся метать в себя устриц, гуси­ную печень, копченую колбасу, обильно запивая все это великолепие виски и коньяком.

— Налетай, братва, туч всем хватит! - щедро пригла­шал он занятых своим делом «тоннельщиков», но те только изредка хватали куски на лету да спрашивали у Башмакина:

— Так сколько, говорите, вам лет?

— Семьдесят четыре, — в десятый раз отвечал Башма­кин.

Бойцы только плечами пожимали, стараясь не смот­реть в лицо местного долгожителя. А к спиртному они вообще не притрагивались, опасаясь Лешего.