Освобождение шпиона

Автозак тронулся с места и после ряда формальностей и задержек выехал за периметр особорежимной зоны и запрыгал по кочкам лесной просеки. Но Мигунов был рад. Это вертолет из его снов вез пожизненно осужденного навстречу свободе.

* * *

Заозерск. Следственный изолятор

Заозерский СИЗО, как и все пенитенциарные заведения России, страдал хроническим перенаселением. Но для «пожизненника» Мигунова, агента ЦРУ и шпиона, полностью освободили «двойку», в которой до этого обитали пятеро арестантов. Наверное, чтобы государственный преступник не испортил какого-нибудь разбойника, бандита или убийцу. Мигунов был только «за».

В камере было тепло, в его распоряжении имелись две настоящие «шконки» — не деревянные лежанки или нары, а именно кровати, с полосатыми толстыми, по меркам ИК-13, матрацами. Еда, кстати, тоже была получше: гороховый суп и вермишель по-флотски казались шедеврами кулинарного искусства по сравнению с какой-нибудь белесой бурдой из картофельной шелухи, в которой плавали черные тараканы. На третий день плутоватого вида вертухай просунул Мигунову в «кормушку» еще горячего цыпленка-гриль. С перцем и чесноком, с румяной корочкой. При цыпленке записка: «Якутские „Неспящие“ с тобой! Держись, Мигунов! Мы тоже не спим!» Так вкусно он никогда не ел! А если и ел, то уже успел это начисто забыть. А потом заснул: без сновидений и тревог, как младенец, как убитый! Он уже успел забыть про такой сон!

А потом посыпались передачи — от «Международной амнистии», «Линии Защиты», от якутского отделения «Архипелага», от Комитета против пыток, от каких-то совершенно незнакомых Мигунову людей… Теплая одежда, белье, футболки с призывами «Не спи, Россия!» (подумать только!), сало, чай, кофе, шоколад, сгущенное молоко, сухая колбаса! Однажды передали даже красную икру в аккуратной баночке! Хотя он точно знал, что и шоколад, и кофе, и икра к передаче запрещены.

Он запоем читал газеты, журналы и книги: в СИЗО имелась библиотека на тысячу томов, с подшивками центральных и местных газет. Ходил он теперь прямо — «лягушачья поза» осталась в прошлом, наручники не надевали, по два часа проводил на прогулке, почти каждый день приходили адвокат или следователь, или оба.

После 8 лет на Огненном острове жизнь стала комфортной, полной и насыщенной. Он чувствовал себя, как Робинзон, который с необитаемого острова перенесся в шумный красивый город, где каждый день ходит в рестораны, театры и кино. Или как заключенный, переведенный из тюрьмы в хороший ведомственный санаторий. Во всяком случае, он стал чувствовать себя гораздо лучше и даже заметно прибавил в весе.

Следствие его не очень волновало: при пожизненном сроке новое расследование было обычной формальностью и не могло ухудшить его положения. На допросах он продолжал отрицать свою вину, развивал линию «политического заказа» по первому делу и самообороны — по второму.

Оплаченный правозащитниками адвокат из местной Коллегии относился к бывшему полковнику с симпатией и приходил не только по необходимости, что добавляло еще одну приятную нотку в общий праздничный фон. Оказалось, что этот сорокапятилетний мужик с вислым красноватым носом тоже фанатеет от Элвиса, Джонни Кэша и Мерла Тревиса. Уже на вторую встречу адвокат, по просьбе Мигунова, приволок плеер с записью концертов Элвиса в Гонолулу и Лас-Вегасе, а также парочку ранних синглов. И последующие два часа они мирно беседовали о всякой всячине под «Шестнадцать тонн» и другие рок-мелодии.

Охранник стоял за звуконепроницаемой дверью со стеклянным окошком, он мог их только видеть, но ни черта не слышал и не знал, что вместо скучного обсуждения линии защиты там гремит настоящий пир духа, что подозреваемый Мигунов, озабоченно склонившийся над бумагами за обшарпанным столом, — это только видимость, голограмма. На самом деле он за тысячи километров и сорок лет отсюда: теплым августовским вечером 1969-го, одетый в белый костюм из фланели и шляпу «стетсон» с золотой пряжкой, он отжигает за столиком в самой роскошной гостинице Лас-Вегаса «Интернейшнл», где в воздухе висит золотая пыль, виски и красное калифорнийское льются рекой, визжат умопомрачительные красотки, а на сцене вихляет бедрами кумир его молодости…

* * *

— На вашей шее отсутствуют следы удушения, то бишь синяки и царапины. Не говоря о более серьезных повреждениях…

Воронов, нахмурившись, перебирал бумаги с актами медицинского освидетельствования. На Мигунова он не смотрел.

— Если следовать здравому смыслу, то и подушку вы вряд ли смогли бы поднять с пола, если бы боролись с Блиновым. Я правильно говорю?

Он торопливо потянул носом, словно собираясь чихнуть. Не чихнул, только покрутил головой.

— Ну, а как, по-вашему, я мог задушить его без борьбы? — возразил Мигунов.

— Без борьбы не смогли бы, — согласился Воронов. — Вы могли приготовить подушку заранее. То есть планировали убийство. А не защищались, как вы утверждаете.

— Нет, это не так. Я именно защищался. А что синяков нет, так это тоже объяснимо… Наверное, я вовремя среагировал и реакция у меня лучше…