Освобожденный Эдем.

Когда в мае 1940 года немецкие войска обошли с севера глубоко эшелонированную «линию Мажино», которая, по замыслу военных стратегов, должна была защитить Францию от нападения, и, не встречая организованного сопротивления, двинулись в глубь территории, один из офицеров французского генерального штаба в сердцах сказал, что «Франция всегда готова к предыдущей войне».

Эти слова с полным правом можно отнести и к нашей готовности встретить будущее. К прошлому мы готовы всегда. Мы прекрасно знаем, какие действия следовало бы предпринять в любую из прошедших эпох: какие решения тогда были правильные, какие — ошибочные, какие — привели к колоссальным просчетам, расплачиваться за которые пришлось всему человечеству. Мы уверены, что этих ошибок не допустили бы.

Мы также, правда уже значительно хуже, подготовлены к настоящему. Довольно часто нам удается быстро и должным образом решать возникающие в нем проблемы. Мы даже иногда впадаем в иллюзию — будто полностью контролируем существующую реальность. Настоящее — то, что принадлежит нам по праву. Однако эта иллюзия развеивается под сокрушительными ударами будущего.

К будущему мы не готовы практически никогда.

Оно как подлинный агрессор вторгается неизвестно откуда — именно в тот момент, когда его ждут меньше всего — и переворачивает нашу реальность с ног на голову.

Мы вдруг оказываемся в мире, о котором раньше даже не подозревали.

Нам чужд этот мир, нам непонятны его законы, мы боимся его, поскольку не представляем, как в нем можно существовать. И тем не менее, мы не состоянии вырваться из него, потому что иного нам не дано. Мы попали в окружение будущего, и возврат к настоящему, которое внезапно превратилось в прошлое, уже невозможен.

Самое поразительное, что мы догадываемся об этом не сразу.

Для нас будущее наступило 11 сентября 2001 года, когда под ударами террористов обрушились небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.

Погибли три тысячи человек.

В действительности же будущее начиналось гораздо раньше — просачиваясь в нашу реальность и незаметно создавая в нем свои опорные пункты. Оно пропитывало собой атмосферу нашего бытия и, растворяясь в крови, изменяло наше сознание.

Правда, мы этого не замечали.

Или — с достоинством страусов пряча головы в настоящем — старались не замечать.

Никому не хочется признавать, что окружающая действительность ненадежна и может быть сокрушена одним махом.

И только когда на месте двух гигантских, набитых офисами деловых зданий взметнулись к небу апокалипсические столбы дыма и пыли, когда земля дрогнула от обрушившегося на нее металла и камня, мы начали понимать, что мир стал иным.

Только тогда мы начали подозревать, что оказались в будущем.

Жаль, что это прозрение опоздало.

Оползень времени уже двинулся вниз и почва эпохи заколебалась. Мы изумленно взираем на контуры проступающего ландшафта.

Лишь одно может служить нам некоторым оправданием.

Монстр по имени «будущее», к сожалению, не укротим.

Совершенно иное

Человечество не всегда жило в страхе перед этим ненасытным чудовищем. Большую часть своей истории оно спокойно обходилось без будущего. Первобытные люди, собиратели и охотники, кочевавшие по необъятным просторам Евразии, а потом — скотоводы и земледельцы, начавшие образовывать первые устойчивые племена, о существовании будущего даже не подозревали. Время они воспринимали как самовоспроизводящийся годовой цикл: весна, лето, осень зима, повторяющийся из века в век и не приносящий в их жизнь ничего принципиально нового. Изменения, прежде всего, конечно, в виде технического прогресса, накапливались слишком медленно, чтобы быть замеченными на протяжении одного или даже нескольких поколений.

Эхом этого непрерывного круговорота является знаменитое место в книге Екклесиаста: «Род проходит, и род приходит… Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит… Идет ветер к югу, и переходит к северу… и возвращается ветер на круги свои… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Ек I: 4, 5, 6, 9)

Философское обобщение, заключенное в этой цитате, разумеется, содержит в себе значительно больший смысл, нежели простую метафоризацию повторяемости событий. Речь здесь идет о тщетности самой жизни. И вместе с тем оно свидетельствует о том, что в древнем сознании, даже в эпоху возникновения первых трансцендентных понятий: первых богов, первых магических ритуалов, предназначенных именно для воздействие на грядущее, время воспринималось не как совокупность соприкасающихся будущего и прошлого, образующих фактуру реальности, а лишь как тотальное, непрекращающееся настоящее — не имеющее границ и простирающееся из вечности в вечность.