Освобожденный Эдем.

Здесь любопытно то, что, едва зародившись, утопия сразу же властно потребовала воплощения в жизнь. Уже Платон (как, впрочем, и Сен-Симон через две тысячи лет после него) пытался заинтересовать своими идеями тогдашних правителей. Тени грядущего начали будоражить умы. В этом, кстати, и проявляется одно из главных достоинств метода конструирования. Сам образ будущего, каким бы далеким и умозрительным он на первый взгляд ни казался, уже несомненно воздействует на реальность и обладает поэтому громадной созидающей силой. Образ будущего открывает психологически внятную социальную перспективу, устраняет атавистический страх человека и общества перед неизвестностью, создает «точку схождения» спонтанных векторов настоящего и тем самым конвергирует разнонаправленную активность эпохи. «Коллективное бессознательное» не пребывает отныне в разрушительной смысловой пустоте; напротив, оно устремлено ко вполне очевидному и привлекательному горизонту.

Тусклая повседневность, как правило, замкнутая в себе, вдруг озаряется трансцендентными смыслами.

Однако, здесь же обнаруживает себя и главный технологический дефект конструирования. Образ будущего в этом случае действительно представляет собой некий общественный идеал: возгонку реальности, произведенную температурой мысли или художественного прозрения. Это — марево, эманация бытия, и как всякая эманация он абсолютно неуловим. Он не может быть воплощен в вещественных формах. Говоря проще, будущее, нарисованное утопистами, с реальностью совместить нельзя.

Поэтому социальные инсталляции живут очень недолго. Фаланстеры и коммуны, создаваемые последователями Сен-Симона, Оуэна, Фурье, распадались почти сразу же после своего образования. Фашизм, несмотря на первоначальные головокружительные успехи, продержался немногим более десяти лет. Социализм (советского типа) — 74 года. А либерализм западного формата, если считать моментом его инсталляции возникновение в Европе и США гражданского общества в начале 1970-х годов, пока — еще меньше. Механика возникновения будущего неумолима. Все, что не соответствует внутренним законам истории, будет ими деформировано или уничтожено. Образ будущего не может быть схоластическим, произвольным, выдуманным «из головы»; он должен находиться «внутри» определенных цивилизационных параметров.

Только тогда конструирование будущего станет возможным.

Посмотри в глаза чудовищ

Итак, реальное будущее возникает как инсталляция крупных цивилизационных трендов, которые, переустраивая настоящее, образуют собой новый ландшафт истории. Однако мощный цивилизационный тренд — это процесс всегда многоуровневый, многозначный, вариативный, овеществление его в настоящем может происходить самыми разными способами и потому реальное будущее, которое он создает, существует не в одном-единственном варианте, как иногда кажется при взгляде «отсюда», а в виде нескольких более-менее равноправных между собою версий.

Каждая такая версия будущего лежит, разумеется, внутри новых цивилизационных параметров, создаваемых трендами, и вместе с тем эти версии (аттракторы на языке синергетики) достаточно сильно отличаются друг от друга. По субъективной ориентации здесь можно выделить благоприятную версию — тот образ будущего, который нас устраивает больше всего, и, соответственно, неблагоприятную версию — будущее, которого мы не хотели бы ни при каких обстоятельствах. Примерами здесь могут послужить шведский социализм — благоприятная версия сознательного социалистического мироустройства, и социализм советский — неблагоприятная версия того же самого будущего. Как видим, версии могут расходиться очень существенно.

Вместе с тем, отличаясь друг от друга различными характеристиками, все версии будущего одновременно имеют и некое общее содержание. Это так называемое неизбежное будущее — та часть будущего, которая объективизирована самим ходом истории. Неизбежное будущее составляет, вероятно, значительный объем любой версии и возникает независимо от нашего желания или нежелания. А благоприятная или неблагоприятная версии будущего «сдвинуты» относительно неизбежного будущего на те решения, которые будут приняты в настоящем. Этим современный подход отличается как от известной схемы классического марксизма, где неизбежное и реальное будущее всегда совпадают, так и от подхода к истории как к спонтанному, ничем не регулируемому процессу, многократно проходящему через «воронки», в которых реальное будущее также редуцируется до неизбежного.