Освобожденный Франкенштейн

— Нет, как раз этого и не должно произойти! Я здесь для того, чтобы предупредить вас: ваша работа должна быть остановлена. Мне доподлинно известно, что она приведет лишь к все новым бедам. Немало бед она за собой уже повлекла, но это только начало.

Лицо его было мертвенно бледно в резком свете дуговой лампы, руки сжаты.

— Кто вы такой, чтобы выступать в роли моей совести? Откуда вы взяли, что знаете что-то о будущем?

— Не думайте обо мне как о своем противнике — таковой уже рыщет по нашей планете. Я просто хочу помочь вам — и прошу вашей помощи. Поскольку я из-за вас попал в тюрьму, элементарная человеческая благожелательность требует, чтобы вы теперь мне помогли. Прежде всего скажите, что стряслось на свете, пока я был в тюрьме? Скажите, какое сегодня число и что это за новые земли появились на том месте, где некогда красовалось Леманское озеро?

— Вы даже этого не знаете? — Он расслабился, словно почувствовав, что если не с вызовом, то с неведением вполне может справиться. — На дворе все еще июль, хотя в это не так-то просто поверить. Температура упала, как только появились эти насквозь промерзшие земли. Они примыкают к Женеве почти со всех сторон. Ну а о том, что же это такое, до сих пор спорят ученые. Они писали и барону Кювье, и Гете, и доктору Бакленду, и не знаю еще кому, но так и не получили ни от кого ответа. На самом деле возникло и все крепнет подозрение, что Париж и Веймар, как и многие другие города, прекратили свое существование. А эта мерзлая местность, на мой взгляд, очень удачно подтверждает теорию катастроф в эволюции Земли.

Вопреки Эразму Дарвину…

— Так сейчас июль 1816 года?

— Ну да.

— Но если озеро исчезло, что стало с его восточным побережьем? В частности, меня интересует вилла Диодати, где однажды останавливался поэт

Мильтон. Не поглотила ли мерзлота и ее?

— Откуда мне знать? Меня это не интересует. Ваши вопросы…

— Подождите! Вы, конечно, знаете о лорде Байроне. А знакомо ли вам имя другого поэта — Перси Биши Шелли?

— Естественно! Поэт науки наподобие Марка Аврелия, последователь Дарвина и писатель получше, чем этот авантюрист от стихов лорд Байрон.

Позвольте я докажу вам, сколь хорошо знаю своего Шелли!

И он принялся декламировать, мелодраматически жестикулируя, как того и требовала его эпоха:

И здесь, среди руин забытых храмов,

Где меж колонн видны изображенья

Существ нечеловечески прекрасных,

Где мраморные демоны хранят Мистическую тайну Зодиака

И на стенах немых запечатлелись

Немые мысли тех, кого уж нет,

Кто говорит сквозь тьму тысячелетий, —

Здесь медлил он, пытливо созерцая

Обломки дней былых, тех дней, когда

Был молод мир…

Без сомнения, гигантские кости допотопных животных.

Как там дальше?..

И все глядел — глядел, до той поры

Пока значенье символов неясных

Не вспыхивало искрой светоносной

Во тьме его пытливого ума, —

И в этот краткий миг проникновенья

Он понимал весь смысл, весь скрытый ужас

Рождения времен.

Поэтический отзвук моих собственных исследований! Разве не здорово написано, а, Боденленд?

— Могу понять, как это вас привлекает. Виктор Франкенштейн, будущая жена Шелли, Мэри Годвин, опубликует о вас роман, где выведет вас в качестве ужасного примера того, как человек, стремясь управлять природой, от природы отрывается. Поостерегитесь — воздержитесь от своих экспериментов!

Он взял меня за руку и по-дружески обратился ко мне:

— Следите за своими словами, сударь.

Йет как раз проходил через комнату, поднимая по винтовой лестнице в лабораторию последний ящик.

— Нет никакой нужды просвещать не только меня, но и моего слугу. Когда он спустится, чтобы приготовить нам поесть, следите за своими словами.

— Он же, наверное, знает о… о том, что снаружи рыщет ваш doppelganger[6]?

— Он знает, что в лесу скрывается демон, который хочет меня погубить.

О его подлинной сущности ему, похоже, известно меньше, чем вам!

— Неужели этой ужасной тени, омрачающей вашу жизнь, недостаточно, чтобы вы наконец осознали, что необходимо отказаться от дальнейших экспериментов?

— Шелли лучше вашего оказался способен понять страстный поиск истины, который превозмогает любые иные соображения в сердце того, кто тщится раскрыть секреты природы, будь то ученый или поэт. Я несу ответственность перед этой истиной, а не перед развращенным обществом. Пусть другие возьмут на себя разглагольствования о моральных соображениях; я озабочен только прогрессом знания. Разве тот, кто впервые впряг ветер в парус, думал о том, что в результате его открытия армады парусников отправятся в захватнические походы? Нет! Как он мог это предвидеть? Он одарил человечество новым открытием, а то, что оно могло оказаться недостойным этого дара, — совсем другой вопрос.

Заметив, что в комнату вернулся и тут же скрылся за занавесом, чтобы приготовить нам обещанную Франкенштейном еду, Йет, он понизил голос и продолжал:

— Я дарю, я награждаю человечество свои даром — секретом жизни. Пусть оно поступает с ним как захочет. Если бы победили ваши доводы, человечество до сих пор прозябало бы в полном невежестве и носило звериные шкуры — опасаясь всего нового.