Освобожденный любовник

Вишес замер посреди туннеля.

Открыл рот.

И кричал, пока полностью не охрип.

Глава 34

Вишес и Фьюри перешли на Другую Сторону, материализовавшись посреди белого внутреннего дворика, окруженного аркадой коринфских колонн. В центре находился белый мраморный фонтан, из которого кристально-чистая вода выплескивалась в глубокий белый резервуар. В дальнем углу, на белом дереве с белыми цветами, словно на кексе, собралась стайка разноцветных певчих птичек. Щебетание зябликов и синиц гармонировало с плеском воды в фонтане, будто обе каденции были в одной тональности счастья.

— Воины. — От голоса Девы-Летописицы, раздавшегося позади, кожа Ви натянулась, словно пластик вокруг костей. — Приклоните колени, дабы я поприветствовала вас.

Ви приказал своим коленям согнуться, и через секунду они подогнулись, как заржавевшие ножки карточного стола. Фьюри же, казалось, не страдал данной жесткостью, и плавно опустился на пол.

Но с другой стороны, он не падал на пол перед ненавистной матерью.

— Фьюри, сын Эгони, как поживаешь ты?

Брат выразительно ответил на Древнем языке:

— Здравствую. Предстал я перед вами с чистой преданностью, от всего сердца.

Дева-Летописица тихо засмеялась.

— Подобающее приветствие надлежащим образом. Очень приятно. И определенно больше, чем я дождусь от своего сына.

Ви скорее почувствовал, чем увидел, что голова Фьюри метнулась в его сторону. Ну, прости, подумал Ви. Похоже, я забыл упомянуть эту счастливую подробность, мой брат.

Дева-Летописица подплыла ближе.

— А, так мой сын не поведал о своей матери? Вероятно, заботясь о приличиях? Забота о сложившемся предоставлении, о моем так называемом непорочном существовании? Да, в этом причина, не так ли, Вишес, сын Бладлеттера?

Ви поднял глаза, хотя и не получил на это разрешения.

— Или же я просто отказываюсь признавать тебя как таковую.

Это она ожидала от него услышать, и он чувствовал, что дело не в чтении мыслей — просто на каком-то уровне, они были одинаковы, едины, несмотря на воздух и расстояние между ними.

Ага.

— Отказ от признания моего материнства ничего не изменит, — жестко ответила она. — Не открывая книгу — не изменишь чернил на ее страницах. Что есть — то есть.

Ви встал без разрешения и встретился с лицом матери под капюшоном, глаза в глаза, сила против силы.

Фьюри без сомнений побелел, как этот пол. А, черт с ним. Так он подходил к интерьеру.

К тому же, Дева-Летописица не станет поджаривать ее будущего Праймэйла, и по совместительству — своего драгоценного сыночка. Конечно же, нет. И значит, плевать он хотел на условности.

— Закончим с этим, Мамочка. Я хочу вернуться к своей реальной жизни…

Ви в мгновение ока рухнул на спину, не в силах сделать вдоха. И хотя на нем не было ничего, и на тело ничего не давило, ему казалось, что на грудь приземлился рояль.

Когда он выпучил глаза, пытаясь вдохнуть в легкие хоть немного воздуха, Дева-Летописица приблизилась к нему. Капюшон слетел с ее головы по собственному желанию, и она посмотрела вниз, на него, со скучающим выражением на призрачном, мерцающем лице.

— Я получу твое обещание, что ты будешь проявлять уважение ко мне, находясь перед собранием Избранных. Допускаю, что ты обладаешь некими вольностями по определению, но я без колебаний определю тебе будущее еще хуже чем то, от которого ты так яростно отрекаешься, прояви ты свою дерзость на церемонии. Мы договорились?

Договорились? Договорились?! А, точно, эту хрень называют свободной волей, и основываясь на жизненном опыте, он, очевидно, не обладал данной.

Пошла. Она.

Вишес медленно выдохнул. Расслабил тело. И раскрыл объятья удушью.

Глядя ей в глаза… он начал умирать.

Примерно через минуту добровольного удушья, включилась его автономная нервная система, легкие начали давить на грудные стенки, пытаясь втянуть хоть каплю кислорода. Он перекрыл молярные железы, сжал губы и напряг глотку, дабы этот рефлекс пришел в никуда.

— О, Господи! — воскликнул Фьюри дрожащим голосом.

Жжение в легких Ви распространилось по его торсу, зрение затуманилось, а тело тряслось в сражении между силой воли и биологической необходимостью дышать. В конце концов, война переросла из «иди к чертям» — своей матери, в сражение за давно желаемое: покой. Без Джейн в своей жизни, смерть стала единственным выбором.

Он начал терять сознание.

Внезапно, несуществующий груз испарился; и затем воздух мощно ринулся через нос в его легкие, словно сильная и невидимая рука запихивала его внутрь.

Инстинкты его тела взяли верх, вытесняя самоконтроль. Он втянул воздух, словно воду, против своей воли, свернулся на боку и тяжело дышал, а его зрение постепенно стало проясняться, пока он не смог сфокусироваться на подоле одеяния его матери.

Когда он, наконец, оторвал лицо от мраморного пола и взглянул на нее, она не была светящейся, как обычно. Сияние потускнело, будто его приглушили, и кто-то пытался вообще выключить декоративное освещение.

Лицо, однако, оставалось прежним. Полупрозрачным, прекрасным и твердым, словно бриллиант.