От 2 до 72. Книжка с картинками

А вот еще выскакивает из памяти что-то школьное и, скорее всего, Женькино:

В час, непригодный для аббатства,
Когда царит в природе… рай,
То есть, когда красавец май
Вершит над нами святотатство,
Когда душа желает благ,
А сердце просится в бар…жоми,
Да что курорты, в каждом доме
Семейный рушится очаг.

Далее следовало полное неприличие по тем пуританским временам.

Или, придя утром в класс (восьмой), провозглашает:

Все избито, испето, исплясано.
Будни сыплются, как горох.
Жизнь уселася распоясана
Голой задницей на порог.

Или:

Плевком в лицо щеголям и снобам
Испаскудившим в дым планету эту,
Я славлю разумнейшего из микробов –
бледную спирохету.

- Женя, а что это такое, «бледная спирохета»?

- Микроб сифилиса, сопляки.

Женя был на год старше большинства из нас. Это большинство пошло в школу в восемь лет в эвакуации, в 1941 году, а встретились в 43 году, после возвращения, в третьем классе

61-й школы. Во многих местах, в том числе и в Москве, в 41 году школы не работали. Поэтому многие начинали учебу в девять лет.

* * *

…Через многие десятки лет после окончания школы нам удалось пару раз опять собраться вместе. Инициатором встреч был Женя Пласкеев. Одна из этих встреч была в ноябре 1999 года, спустя 48 лет после окончания. Около половины участников представлены на фото. У каждого приколот бейдж с фамилией. Ведь можно и не узнать….

В центре – тот самый Лева Кричевский, с парты 10/11, начальник цеха (а может, и главный инженер) литейного завода на Красной Пресне. Хорошо сохранился. Вполне можно узнать. А за Пласкеевым виднеется Женя Абельман (Храмов), которого сейчас, увы, уже нет.

Была и еще одна трогательная встреча в 2003 году, по случаю 60-летия нашего знакомства друг с другом в 1943 году в третьем классе 61-й школы после возвращения из эвакуации.

Между прочим, вдруг вспомнил вот такую бытовую деталь тех военных лет: я до года 46-го летом бегал по Москве босиком, и в метро босиком ездил. Это было в порядке вещей, абсолютно нормально. Привожу фрагмент известной фотографии Евзерихина, на которой видны босоногие московские мальчишки еще предвоенных лет.

Помню, что в день Победы 9 мая 1945 года я, то ли по случаю великого праздника, то ли еще весенней прохлады, был на Красной площади в каких-то тапочках. Там меня чуть не задавили, а тапочки в давке потерялись (домой я пришел босиком).

В девятом, кажется, классе у Абельмана возникли проблемы по комсомольской линии в связи с нарушением требований устава комсомола о «товарищеском отношении к женщинам». Хотите верьте, хотите проверьте, но был такой пункт в уставе комсомола тех лет. Почему-то тот устав был ориентирован только на мужскую часть молодых борцов за дело Ленина–Сталина. Но уставы не обсуждают.

Положение Абельмана осложнялось тем, что он обвинялся в нарушении товарищеского отношения не к одной, а к трем женщинам. Вздорность подобных обвинений убедительно доказал Женя Пласкеев: «Достаточно посмотреть на этого тощего Абельмана, чтобы понять, что его не то что на трех – на одну не хватит».

…Он же, Женя Пласкеев, сказал мне, что на могильном камне Абельмана– Храмова выбиты такие его стихи:

Я поле жизни перешел.
И отдохнуть присел.
Там тихо одуванчик цвел
И жаворонок пел.

И было мне так хорошо,

Что я забыл почти,
Что поле жизни перешел
И дальше нет пути.

Вот на этом снимке – учитель физики, мой дорогой Учитель, Сергей Макарович Алексеев.

Заядлый радиолюбитель, он и меня (да и не только меня) так пристрастил к радиотехнике, что она стала не только сильнейшим мальчишеским увлечением, но и профессией, да и судьбой. Редкий случай – учитель и ученик стали, не побоюсь этого слова, друзьями. Часто бывали друг у друга (!) дома. Потом, когда я уже был студентом то ли третьего, то ли четвертого курса, мы купили на четверых (!) один «Москвич–401». Сергей Макарович был одним из «колхозников», остальные – мои однокурсники. Сергей Макарович заметно хромал; он был инвалидом с детства. Машина ему была необходима.