От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская)

Скучно сидеть в тюрьме, господа. Однако, сколь же быстро мы скучаем, думая что долго, и как не ценим дни своей свободы! А ведь от тюрьмы и от сумы, как известно, не стоит зарекаться. В Батуми мы с друзьями сидели 6 суток; Казанцев в Египте — две недели; один наш знакомый провёл в тайландской иммиграционной тюрьме больше года — визу просрочил, попался, решил, что его отправят на Родину за казённый счёт, и ждал этого месяцев шестнадцать, пока какое-то благотворительное общество не собрало денег на его отправку. А ведь в советские годы люди сидели по 10–20 лет, некоторые и 30. А мы уже через несколько дней мучениками притворяемся. Стыдно, товарищи, стыдно. Интересно, что принесёт нам завтра? Освобождение ли? Или продление визы? Или депортацию?

Счастливое освобождение. Понедельник, 20 октября

И вновь — 6:00 утра по европейскому времени. Железная дверь нашей камеры с грохотом распахивается. Вместе с рассветом в нашу камеру заглядывает охранник.

— Хэллоу, мистер! Хау а ю? Файн? — Привет, мистер! Как дела? Всё в порядке?

— Ноу! — Нет!

— Вай? — Почему?

— Вай, вай… Потому что мы в тюрьме! — спросонья отвечаем мы.

Но всё же встаём. Во-первых, скоро принесут утреннюю пайку — чай и булочку, а во-вторых, сегодня должен решиться вопрос нашего освобождения. Ведь сегодня понедельник!

Всё утро томительно прождали каких-нибудь подвижек, но никто нас не вызывал, никуда нас не везли. Это всё меньше нравилось нам. А вдруг и весь сегодняшний день мы проведём впустую, как прошли вчерашний, позавчерашний день, да и вся неделя? Мы уже побили батумский рекорд: там, в Батуми, нас освободили через шесть суток после задержания, а сейчас у нас уже семь, как нас сняли с поезда в Давленне.

— Эй, мужики! Когда с нами будут разбираться? — спрашивали мы по-английски у охраны.

— Ждите, позовём, когда надо будет, — отвечали они.

Часам к двенадцати, прогуливаясь по солнечному дворику (среди других заключённых), мы решили переходить к активным действиям — колотить кулаками (а потом и камнями) в железные ворота и требовать, чтобы нам дали позвонить в посольство России. Никто не реагировал. Однако, наши действия поразили местных трусливых заключённых, которые никаких действий не предпринимали, боясь охраны. Мы же, ещё более набравшись наглости, начали открывать окна ментовских кабинетов — эти зарешёченные окна выходили прямо на тюремный двор — и требовать телефон. Тюремные начальники начали нервничать и закрывать окна, а мы их опять открывали.

Вдруг кто-то из заключённых сильно захотел в туалет, и охранники решили его выпустить со внутреннего двора, приоткрыв железную дверь. В эту щель нагло пролез Алигожин и я за ним; преодолевая сопротивление охраны, мы протёрлись в главное здание, чьи окна выходили на наш двор. Охранники тюрьмы, и часовой на вышке, кричали «Ноу, ноу», но применять табельное оружие не решились. Через пару минут мы уже сидели в кабинете начальника тюрьмы и звонили в посольство РФ. Солдаты охраны, обалдев от нашей наглости, последовали за нами в кабинет начальника, но отрывать нас от телефона не решились.

Консул РФ, Виктор Меркулов, вспомнил наш звонок из пограничного селения и очень удивился: «как? вас до сих пор не выпустили? А где вы?» Я заблаговременно выведал у других з/к адрес и номер тюрьмы и сообщил их консулу. И очень вовремя, ибо начальники, осмелев, отобрали у меня телефон и затолкали нас обратно в камеру, закрыв там на замок.

Российское Посольство сработало оперативно. Не прошло и двух часов, как к воротам тюрьмы подъехала дипломатическая машина, в которой ехали: Виктор Меркулов, молодой консул РФ; Менгисту, лысый эфиоп-переводчик; и специалист службы безопасности, уже пожилой широкоплечий представительный мужчина.

Явление дипломатической делегации подействовало на тюремное начальство отрезвляющее, и уже через десять минут была организована особая тюремная машина, в которую запихнули нас с Ильёй и даже англоговорящего суданца. Нас повезли в Иммиграционный департамент; машина из посольства ехала следом.

Здание Иммиграционных служб оказалось очень большим. В нём водилось несколько сотен эфиопских бюрократов, перекладывающих папки и бумаги из одного ящика в другой. Наше дело могло бы тянуться неограниченно долго, но вмешательство Консула ускорило этот процесс. Вскоре мы увидели пробегающие мимо наши паспорта в руках важного начальника-эфиопа.

— В общем так: ситуация ваша прояснилась, и она не хорошая. Эфиопы на вас очень злые и хотят депортировать вас из страны — в страну происхождения, или же в ту страну, откуда вы приехали (т. е. в Судан). Сейчас я вас заберу из тюрьмы, но чиновники настаивают, чтобы вы не позднее пятницы убрались из Эфиопии. Паспорта пока останутся у них, а мы с вами поедем в посольство, обдумаем, как нам этот вопрос решить.