От А до Я. Избранные рассказы русских писателей

— Только уговор, я недолго останусь у тебя, — с усилием произнес он, опять вглядываясь в нее.

И тут ему вдруг представилась хрупкая, стройная Сюзи, со своим невинным, детски-ясным лицом, уныло бродящая по пустынной, жуткой улице, где было назначено свидание… Но звезды были так хороши в синеве неба, и рука женщины так нежно прижимала его руку, и так обольстителен был таинственный шепот улицы, что Владимир Петрович тотчас забыл о девушке, и, снова умиленный, как всегда, когда переставал чувствовать свое «я», уже совершенно предался неизвестной подруге. И она это почувствовала и благодарно молчала. Только тесней, нежней, значительней сжимала его руку, и Владимиру Петровичу казалось, что она объясняется ему в любви.

Пожимая плечами и ругая себя за бесхарактерность, Владимир Петрович стал подниматься с ней по лестнице какой-то гостиницы, где скоро их ввели в просторный, на первый взгляд, хорошо убранный номер с большой, широкой кроватью, с потертым ковром на полу.

Лишь только лакей ушел, Владимир Петрович тотчас же страстно обнял ее и повернул лицом к себе. Она улыбнулась. При свете она еще больше ему понравилась. «В болоте иногда растут прекрасные цветы», — промелькнула у него мысль, и, покраснев от желания, он опять обнял ее и крепко поцеловал в губы.

— Я знала, что понравлюсь тебе, — промолвила она. — Чем тебя угостить, кофеем, или чаем?

— Да, да, — не слушая ее и пожирая глазами ее тонкую девичью фигуру, сказал он и потянулся рукой к ее груди, по привычке испытать, хороша или плоха грудь. — Распорядись. Пусть принесут конфет для тебя…

«Прекрасная женщина, — мысленно решил он, — может быть, даже и не проститутка».

Она тоже разглядывала его. Быстрым движением тонких, чуть длинных рук она сняла с головы шляпу, куда-то бросила ее и вдруг, как бы отчаянно, прильнула к его горячим, сухим губам.

Когда оба очнулись, кофе был уже холодный. Она взяла с ночного столика коробку с конфетами, предложила ему, взяла себе… Владимир Петрович лежал, приятно усталый и необыкновенно довольный. Таких нежных ласк еще ни одна женщина ему не расточала.

Она лежала на боку, на его руке, лицом к нему, а он думал о том, что сейчас никому не уступил бы ее.

И на ее вопрос:

— Теперь уйдешь?

Владимир Петрович, смеясь, ответил:

— Конечно, уйду.

И крепко поцеловал ее.

— Вот видишь, милый мой, я же тебя предупреждала, что не пожалеешь. Помоги мне сесть, я заплету косы на ночь.

Он посадил ее и смотрел, как она это делала. Поднимались синевато-белые, худые руки, проворно бегали длинные пальцы. Вот упала на двигающуюся лопатку первая черная коса. Какие волосы! Все у нее настоящее! Зажегся где-то в мозгу образ худенькой Сюзи, но как он ни старался, чтобы образ ее тронул его, оно не удавалось. Сюзи, словно мстя за обиду, ускользала из памяти и скоро потонула где-то среди стоячих мыслей.

И другая такая же коса полетела на плечо, и обе они опять вызвали у него прилив любви. Снова было забытье, необыкновенные ласки и счастье…

Они лежали лицами друг к другу, и она ему рассказывала о себе.

Она полька из Варшавы, из хорошей семьи. В шестнадцать лет она влюбилась в своего репетитора и убежала с ним. Вскоре тот ее бросил. Домой она из стыда не вернулась. Пошла в гувернантки, но и тут ей не повезло. За ней стал ухаживать офицер, брат ее госпожи, и она ему отдалась. Забеременела, где-то рожала, ребенка бросила…

Офицер уехал в полк. Потом уже от голода и отчаяния пошла на содержание к старику, однако долго не выдержала и бросила его. Увлеклась студентом, а от него уже, со ступеньки на ступеньку, стала переходить из рук в руки, пока не докатилась до улицы. Тут и осталась…

— Конечно, — вполголоса продолжала она, играя его короткими пальцами, — я могла бы и вверх покатиться, но не повезло. Мало ли удачливых кокоток. А у меня не вышло. Из родного города пришлось уехать. Жила долго в Москве, в Киеве. Теперь уже год как живу здесь.

— Отчего же ты не займешься честным трудом? — серьезно спросил Владимир Петрович. — Ты бы могла быть продавщицей, кассиршей, телефонисткой… Может быть, я бы тебя встретил и влюбился. Ну не я, так другой.

— Мужчины или притворяются, — спокойно возразила она, посмотрев на него, — или, в самом деле, глупы. И ты такой, как все. Точно вы сговорились друг с другом предлагать ночной бабочке, — сказав «ночная бабочка», она улыбнулась, — всегда одно и то же. Какая я честная труженица, если меня с ума сводит ночная жизнь? Без ночной толпы я себе теперь жизнь не могу представить. Не мужчина же, в самом деле, мне всегда нужен. Толпа моя, и я принадлежу толпе, и нас нельзя разделить. Нет, не в том дело, милый мой, и не будем в тысячный раз повторять историю наивного гимназиста и добродетельной проститутки. Лучше скажи, хорошо ли тебе со мной, милый мой?

— Очень, — ответил Владимир Петрович, — и если бы иметь такую жену, как ты… — не окончил он. — Как жаль того, который лишился счастья быть твоим мужем, — как бы себе сказал Владимир Петрович.

Они долго после этого молчали. Ее глаза медленно налились слезами. Длинным мизинцем она незаметно смахивала их.