Мои родители — Зинаида Ананьевна и Мефодий Викторович — были в Чите людьми уважаемыми. Оба музыканты, и познакомились благодаря музыке. В круг их друзей входил и Николай Задорнов, и еще многие люди, впоследствии ставшие известными. Родители учились музыке в Чите, затем поехали в Ленинград. Мать поступала в консерваторию на вокальное отделение — у нее было хорошее меццо-сопрано, а отец — по классу скрипки. Их приняли, но через пол года мать после болезни оглохла на одно ухо и учиться уже не смогла. Вместе с ней вернулся в Читу и отец. Был он хормейстером, играл на скрипке и на всех струнных инструментах: гитаре, балалайке, домре. Уж и не знаю, как мне удалось отвертеться в детстве от музыкального образования. Теперь я об этом, конечно, жалею. Но все же усилия родителей не пропали даром: в театре, кино, на радио и телевидении я мог и петь и плясать все, что положено по роли.
Мама слыла человеком мягким. Несмотря на то, что она была дочерью «врага народа», ее не трогали, не пытались, как было принято, на «благо Родине» приобщить к работе в органах, может быть из-за того, что она плохо слышала. Она была пианисткой и всю жизнь проработала вместе с отцом в Доме пионеров. Получали они мало, как все деятели культуры, и, чтобы содержать семью, пытались как-то подработать, но с этим у них что-то плохо получалось. Посадят картошку, а соберут-то всего какой-нибудь мешок. Раз кто-то попросил их продать трофейное кожаное пальто. Мать обрадовалась — за посредничество ей что-то причиталось. Когда же пришел отец и они стали считать полученные от покупателя деньги, оказалось, что маму обманули — заплатили меньше половины. Родителям пришлось чуть ли не полгода расплачиваться за это злополучное пальто.
Еще отец руководил Домом народного творчества. Многие его ученики стали заслуженными артистами, в свое время он, например, отыскал где-то в бурятских степях Лхасарана Линховоина, ставшего впоследствии известным оперным певцом-басом.
В доме музыка звучала постоянно. Мама всегда тщательно подбирала репертуар. Голос у нее был хороший, но из-за глухоты ей, конечно, было трудно петь. Пел и отец. Его любимая песня — «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Ее исполнил на моем юбилее Казацкий ансамбль, которым руководит ученик отца Виктор Кулешов. Эту песню я тоже очень люблю. Когда внучка была маленькая, я, укладывая ее спать, пел разные песни. Как-то спел «Соловьев». После этого внучка много раз просила петь только ее. Эта песня, с прекрасными словами и мелодией, не может оставить человека равнодушным. Я вообще люблю наши старые песни. Безусловно, надо сохранять их. Нельзя рубить сук, на котором сидишь.
Мефодий Викторович был очень веселым и широким человеком, компанейским и гостеприимным, одним словом, душой общества. Его сестра, тетя Катя, была домохозяйкой, а ее муж — дядя Шура — работал на железной дороге. У них был свой дом и садик, поэтому чаще всего собирались у них и там отмечали все семейные праздники. Дядя Шура играл на домре. У нас дома было много домр. Я помню, что всегда, когда взрослые собирались и выпивали и вроде бы наступало время петь «Шумел камыш», вместо этого всем раздавали инструменты и устраивали оркестр — играли даже те, кто играть-то не умел. Я, например, играл на ложках.
Отец любил выпить, если не сказать больше. Когда я стал уже взрослым, он попытался мне объяснить, с чего это повелось. После ареста деда его стали частенько вызывать в «органы». Он был человеком известным в городе, да к тому же общительным, видимо потому его и хотели привлечь. Он очень тяготился этими вызовами. Как-то поздно вечером после очередной «беседы» он, уставший и расстроенный, вышел в коридор покурить. В коридоре в это время оказался сосед. Он как раз был работником НКВД. Они разговорились, и отец рассказал ему обо всем. А тот ему спокойно сказал: «Я все это знаю». Отец объяснил ему, что не хочет сотрудничать с «органами», но не знает, как отказаться, и сосед посоветовал ему скомпрометировать себя. И отец себя «скомпрометировал» — он запил. Потом уже не мог остановиться. Так вот сложилась его судьба. Он был очень порядочным человеком. Очень хорошо относился к маме. Она же, когда он приходил выпивши, конечно, сердилась, но к утру отходила. Детей отец обожал. Всегда утром старался сунуть мне в карман рубль. Разумеется, я не отказывался.