От Адъютанта до его Превосходительства

Уже в десятом классе я точно знал, что хочу учиться только в Щепкинском училище. Почему именно там? Лет в четырнадцать в нашем кинотеатре «Пионер», куда я ходил постоянно, увидел документальный фильм «Малый театр и его мастера», снятый к стодвадцатипятилетию Малого театра. Я ходил на него снова и снова, смотрел его дикое количество раз. Там играли любимые и известные по кино актеры: Ильинский, Царев, Жаров, Бабочкин, Рыжова, Турчанинова, Яблочкина, Владиславский, Шатрова, Дикий. От этого созвездия кружилась голова. Потрясенный, я мечтал только об этом театре. Мама мое решение не одобряла — она мечтала, чтобы я стал хирургом, может быть потому, что я умел очень ловко вынимать занозы. Отец же меня поддержал. После школы я отправил все документы, даже не оставив копий, в Москву, в Щепкинское училище. И они не затерялись.

Наверное, это судьба.

ОБРАТНО КРУЧУ КИНОЛЕНТУ

Наконец вместе с отцом я отправился в Москву. У отца бесплатный железнодорожный билет, а я, как сын, мог ехать вместе с ним. Денег в семье вечно не хватало, и бесплатная дорога для нас имела большое значение. Поезд из Читы до Москвы шел восемь суток…

В Москву я приехал практически впервые. До этого видел столицу лишь мельком, когда мальчишкой ехал в Новый Афон. Вещей у нас с отцом — один чемоданчик на двоих. В нем рубашка, носки, смена белья — вот и все.

Москва меня оглушила. Такого количества людей и машин я никогда не видел. Машины, ко всему еще, беспрерывно гудели. Я страшно боялся потеряться. Сжатые людьми в жуткой толчее, мы с отцом тащили свой жалкий чемодан по сумрачному тоннелю. Особенно доставалось от владельцев мягких тюков, те везли с собой матрасы и подушки, закатанные, стянутые ремнями с деревянными ручками. Эти ремни в пятидесятые годы при поездках считались вещью незаменимой — матрасы и постельное белье выдавались разве что в купейных вагонах, да и у хозяев для гостей могло не найтись матраса. Так и перемещались по стране толпы с мягкими тюками — полосатыми, белыми, затянутыми в парусиновые чехлы с пуговками.

Мы с отцом все время ходили вместе, держась друг за друга. Отец, куда бы пи пришли, в первую очередь почему-то интересовался, где туалет.

Остановились мы у читинских знакомых в Монино, это полтора часа езды до Москвы. Я сдавал экзамены, а отец ждал меня в скверике у Большого театра.

Конкурс жуткий. Документы подавали тысяч пять — семь, а принимали человек двадцать пять.

И сейчас конкурс тоже большой. Училище занимало только верхний этаж, внизу находилась Мосэстрада. Помещение маленькое, и нас заводили «по десяткам». Как-то случилось, что в моей «десятке» оказались и Роман Филиппов, и Леша Эйбоженко, и Виктор Борцов. Все вчетвером мы потом пришли в Малый театр. Но это потом. А пока я прошел два тура, и тут отец мне сообщил, что его обворовали. У него пропали и документы, и деньги — в общем, все. Чудом он встретил знакомого читинца, и тот подтвердил его личность. В результате отцу выписали обратный билет. Он мне сказал: «Надо уезжать. Ты иди к Пашенной (именно она набирала курс) и скажи, если она тебя берет, пусть берет, а если нет, то мы уезжаем».

Я пришел в училище. На мое счастье, Вера Николаевна оказалась там. Я попросил секретаря, чтобы ее вызвали. Она вышла и спрашивает: «Что тебе, деточка?» Я ей все рассказал и добавил, как меня научил отец: «Если берете, то берите, а если нет, я уеду в Читу». Она задумалась. Сейчас, когда сам вынужден принимать подобные решения, я ее понимаю. Ведь стоит ошибиться, и окажется, что силы твои потрачены впустую и молодого человека ты сбил с толку — он занял чужое место. Но все-таки Вера Николаевна сказала: «Оставайся». Отец уехал. Мы с ним купили два килограмма сухарей. Килограмм он оставил мне, а килограмм взял с собой в дорогу. Поезд до Читы шел неделю. Так он всю неделю и ел эти сухари. А пока доехал до дому, я уже стал студентом.

На вступительных экзаменах я читал Маяковского, Горького. Приемная комиссия улыбалась. Мне стало не по себе. Теперь-то я понимаю, что их забавляло несоответствие моего репертуара и моей внешности. Я и сейчас-то не отличаюсь мощным телосложением, а тогда меня попросту не было — тощенький, да еще со шрамом на лице из-за вырезанного жировика. Когда же я стал читать монолог Нила из «Мещан», раздался гомерический хохот. Вера Николаевна просто падала под стол. Я обиделся и замолчал. Она внимательно на меня посмотрела, спросила, откуда я. Ответил, что из Читы. Тогда она говорит: «Там же лагерей много. Что у тебя с лицом?» Я объяснил про жировик. Она говорит: «Ну ладно, читай!»