От Африки до Индии

Войдя в тронный зал, король снял надвинутый на глаза шлем и приказал принести таз с водой. Один из его спутников принёс воду. Король смыл краску с лица и оказался восемнадцатилетним Маун Мауном, князем Паунга. Сопровождавшие его солдаты были вельможами-заговорщиками. Заговор был продуман до мелочей. В ту же ночь были убиты ближайшие помощники Сингу, и новый король Маун Маун официально занял трон.

Когда новость дошла до Сингу, тот сначала решил бежать за границу, но его мать, приехавшая к нему, уговорила короля попытаться вернуть себе трон, а если не удастся, то умереть, как положено настоящему королю. Сингу послушался.

Он один, без оружия, без стражи, подошёл к воротам дворца и сказал скрестившим перед ним копья солдатам:

— Вы не узнали меня? Я — Сингу, законный господин этого дворца.

Стражники расступились и склонились до земли.

Король вошёл во двор, и навстречу ему вышел один из главных заговорщиков, бывший его министр. Король бросился к нему с криком:

— Предатель, я вернулся, чтобы снова взойти на трон!

Надо думать, что в эту минуту во дворе царила паника. Придворные лихорадочно соображали, чем кончится эта сцена, чью сторону принять, на чьей стороне сила, на чьей стороне можно остаться живым. Не растерялся только министр-заговорщик. Ему-то уж терять было совершенно нечего. Он вытащил меч и разрубил короля пополам.

Но этим борьба за престол не кончилась. Юный Маун Маун был только игрушкой в руках заговорщиков. В любой момент наиболее сильный из претендентов мог отнять у него трон. И это случилось на седьмой день царствования Маун Мауна и на третий день после смерти Сингу. Убив Маун Мауна, королем стал Бодопая.

За казнью короля-марионетки последовали казни всех, кто посадил его на престол, затем казнили тех, кто мог претендовать на трон, в том числе всех родственников и жён Сингу. Бодопая не желал повторить участь своего предшественника.

Он царствовал долго, почти тридцать лет, но именно первые дни царствования определили его дальнейшую жизнь. Бодопая поклялся не доверять ни одному из смертных и этому правилу неукоснительно следовал. Никто — ни жена, ни сын, ни брат — не был посвящён в его планы. В течение тридцати лет король ни разу не спал две ночи подряд в одной и той же спальне. И никто не знал, в какой из многочисленных комнат дворца он останется на ночь.

Через год после восшествия на трон Бодопая решил перенести на новое место столицу страны. Это было несчастьем для всего государства. Уж не говоря о том, что жителям полумиллионной старой столицы пришлось за свой счёт снести свои дома и построить их на новом месте за десять километров от старого, остальных бирманцев обложили специальными налогами и податями: в новой столице Амарапуре будет строиться новый дворец, новые пагоды, новые монастыри — и всё должно быть лучше и богаче, чем в старой столице, Аве. Король хотел прославиться на века; корни душевной болезни — мании величия, которая поразит короля в старости, — прослеживаются уже в первые годы царствования. Страна была обессилена налогами и поборами: всё новые пагоды возводились в разных её местах, и наконец Бодопая решил выстроить такую пагоду, какой не знал мир. Высотой мингунская пагода должна была достичь почти двухсот метров. Даже пирамида Хеопса уступала бы ей пятьдесят метров.

Развалины пагоды Мингун. Мьянма

Строила пагоду вся страна — тысячи подвод с камнем и кирпичом съезжались из Таунгу, Прома, Швебо и Шанских гор. Каменщики, согнанные со всех провинций, день и ночь клали слой за слоем кирпичи. Тринадцать лет продолжалась эта немыслимая работа. Первые семь лет король часто приезжал на строительство. Посреди Иравади, на острове, был возведён специальный дворец, в котором король жил, наслаждаясь шумом великой стройки, наблюдая с умилением, как пядь за пядью вырастало его любимое детище.

За тринадцать лет была построена третья часть пагоды. Куб на пяти террасах возвышался на семьдесят метров. На него пошло больше кирпича, чем на строительство столицы и многих городов. Рядом выросли тридцатиметровые львы.

И тут в измученной непосильной ношей стране всё шире и шире стали распространяться слухи об одном предсказании. Где оно родилось, неизвестно. Может быть, в отдалённой деревне, может, в самом дворце, может, и среди рабочих на стройке. Это было одно из тех предсказаний, которых ждут задолго до их появления. И неудивительно, что уже через месяц о нём знал каждый бирманец.

«Если пагода будет построена, погибнет великая страна», — гласило оно.

В предсказании существовала немалая доля истины. Бюджет страны был полностью нарушен, казна пуста, трудовые повинности мешали крестьянам сеять и убирать рис, люди голодали… Ещё немного — и весь организм, называемый государством, не выдержит напряжения. В чём это выразится — в крестьянском ли восстании, в поражении в войне с соседом, во дворцовом ли заговоре — неизвестно. Очевидно, это понял, как ни тяжело было признать, и сам король. После тринадцати лет строительства он приказал прекратить его.