От Анны де Боже до Мари Туше

Клемент VII, польщенный возможностью выдать свою кузину за сына французского короля, тут же согласился.

— В приданое за моей герцогиней я дам сто тысяч золотых экю и три бесценных жемчужины: Геную, Милан и Неаполь.

Кардинал де Грамон вернулся точно на крыльях.

— Сир, считайте, что вопрос о браке решен.

Он мог бы, по крайней мере, ознакомиться с тем, что предрекли Екатерине склонившиеся над ее колыбелью астрологи: Она станет причиной огромных бедствий…»

Но папа, хотя и незаконнорожденный, но все-таки настоящий Медичи, вел одновременно тайную переписку с Карлом Пятым, который, естественно, делал все, чтобы расстроить брак, задуманный Франциском I.

Поэтому переговоры тянулись очень долго. Когда в сентябре 1532 года, спустя год после отправки письменного контракта, Франциск I вернулся из Бретани, дело все еще не продвинулось ни на шаг. Только в августе Г533 года, после вмешательства Джона Стюарта д'Олбени, опекуна Якова V Шотландского, будущего зятя французского короля, переговоры наконец завершились.

1 сентября Екатерина оставила Флоренцию и села в Специи на корабль. Италию она покидала навсегда.

23 октября, после мучительного плавания по морю и долгой стоянки в Вильфранше в ожидании, пока к ней присоединится папа, маленькая флорентинка встретилась в Марселе с тем, кто собирался стать ее мужем. Он показался ей красивым, хотя и был, по словам Брантома, «несколько смугловат». Что же до Генриха, то он меланхолически взирал на эту девочку, «невысокого роста, худенькую, с грубоватыми чертами лица и с глазами немного навыкате», и не мог скрыть гримасы разочарования. Вот, значит, какая она, папская кузина, которую ему прочили в жены все эти три года.

Ему показалось, что требования политики слишком уж жестоки, если вынуждают его жениться на этой маленькой уродливой девчонке, лишенной всякой приятности, тогда как он любит самую красивую женщину в королевстве, муж которой, безусловно, скоро умрет…

* * *

Бракосочетание состоялось 28 октября в присутствии всего королевского двора. Клемент VII сам благословил новобрачных.

— Да будет у вас много детей! — пожелал он им от души.

Во время церемонии принц Генрих заметил, что Екатерина очень похожа на папу, и это наблюдение привело его в мрачное состояние духа.

После официальной части состоялся обед, а за ним и костюмированный бал, на котором и французские, и флорентийские сеньоры чувствовали себя хуже некуда. Воспользовавшись всеобщим беспорядком, одна из самых известных в то время куртизанок, которую все называли прекрасная Римлянка, полностью сбросила с себя одежду и забавлялась тем, что предлагала «всем желающим пить из бокала, в котором обмакивала сосок то одной, то другой груди…».

Праздник, постепенно превратившийся в оргию, достиг наконец высшей точки непристойности. В состоянии крайнего возбуждения молодые люди буквально бросались на дам, валили их на пол и надругались над их стыдливостью, прежде чем те успевали выразить свое возмущение. За этим последовала полная вакханалия…

Молодожены воспользовались этим и покинули отвратительное зрелище, на которое против воли смотрели краснея. Они удалились в приготовленную для них комнату, стены которой были затянуты парчой и где их ждала кровать, больше похожая на произведение искусства, оцененное теми, кто видел, в шестьдесят тысяч экю;

Но если Екатерина была влюблена в супруга, то Генриху хотелось только одного — спать. Мысленно он уже предвкушал тот миг, когда погрузится в сон, как вдруг кто-то вошел в комнату:

— Ну вот, сын мой, исполните свой долг. И докажите, что вы истинно галантный француз!

То был король, которого странное любопытство толкнуло поприсутствовать при первой брачной ночи молодых. Этот странный поступок был прокомментирован одним свидетелем: «Когда все кончили танцевать, — читаем в донесении дона Антонио Сакко, миланского посла, — и разошлись по своим комнатам, король пожелал сам уложить молодоженов в постель, и некоторые даже говорили, что он хотел понаблюдать их борьбу и убедиться, что они достаточно смелы в этом…»

* * *

По причинам, которые можно понять, папа не пожелал присутствовать на брачной ночи своей кузины. Однако на следующий день спозаранку он явился навестить молодоженов в их комнате и поинтересоваться, все ли прошло хорошо. Говорят, он сам скрупулезно все «проверил» и, удовлетворенный, удалился в свои апартаменты.

Трудно предположить, чтобы любой папа вмешивался в дела, столь далекие от обычных святых обязанностей, без особых на то оснований. И только политические мотивы могли толкнуть Клемента VII лично прикоснуться к интимной жизни члена своей семьи.

Ему хотелось уверенности в том, что этот союз будет нерасторжим и что Франциск I не сможет при желании вернуть ему Екатерину по причине «не состоявшихся интимных отношений».

Папа был человеком коварным. Расточая медовые улыбки, ласковые речи и щедрые благословения, он и не думал выполнять обязательства, взятые им в отношении Франции, и по-прежнему оставался другом Карла Пятого.

А между тем признаки «лишения невинности» кузины его не удовлетворяли.