От Анны де Боже до Мари Туше

Им сообщили, что как раз тогда, когда они выезжали из Лиона, король отправился в Тур с одной из фрейлин королевы и до сих пор не вернулся…

— Но что думает об этом королева? — удивились они.

— Мадам Анна в настоящее время ожидает наследника н так счастлива, что закрывает глаза на выходки короля.

— Да она и не подозревает ничего, — добавил кто-то, — потому что государь сказал ей, что едет в Тур поклониться мощам Св. Мартина.

Лионцы добрались до Тура, но не сумели попасть на аудиенцию к Карлу VIII, который был занят тем, что утешал прекрасную даму, «очень опечаленную тем, что королева исключила ее из числа своих придворных дам». Всадники возвратились в свой город, где поведение короля, как только о нем стало известно, вызвало сильное осуждение.

* * *

А тем временем королева продолжала ненавидеть герцога Орлеанского. С того самого бала, на котором он вел себя так бестактно, она не переставала им возмущаться и искала возможность ему навредить. Она ненавидела его гак же страстно, как когда-то любила.

Однажды она пожелала, чтобы его лишили титула признанного наследника короны, и она просто рыдала от ярости, узнав, что король противится ей в этом.

— К счастью, — заявила она, — у меня скоро снова будет сын, и это навсегда отдалит Людовика Орлеанского от трона, о котором он так мечтает.

5 сентября она действительно родила мальчика. Весь двор праздновал. Но, увы! Спустя месяц младенец внезапно умер.

Бедная королева рыдала и стискивала в бессильной злобе кулачки.

— Я не желаю, чтобы Людовик Орлеанский стал королем Франции.

Через три месяца она опять забеременела, и в августе 1497 года у нее снова родился мальчик, которого нарекли Франциском. Королева сразу раздала всем кормилицам всевозможные амулеты для защиты маленького принца: освященные ладанки, кусочки черного воска в мешочках из расшитого золотом сукна и даже шесть змеиных жал разной длины, прижимаемых к телу специальной перевязью. Но всех этих ухищрений оказалось недостаточно, потому что Франциск не протянул и недели… тогда королева пришла в совершенное отчаяние:

— Неужели мне никогда не удастся родить королю наследника? — вопрошала она со слезами. — Поистине над нами тяготеет проклятие неба.

Подобное объяснение, впрочем, было не единственным. У простого народа имела хождение собственная версия гибели королевских наследников.

— Сегодня король и королева расплачиваются за ошибку, совершенную ими при женитьбе. Карл, отказавшись от нареченной невесты и отняв жену у Максимилиана, навлек гнев Божий… У тех, кто совершает подобные клятвопреступления, дети никогда не выживут.

Была, наконец, и третья группа людей, чье мнение резко отличалось от двух предыдущих.

— Эти внезапные смерти выглядят довольно странно, — говорили они, — и очень смахивают на отравления. Не замешен ли в этом деле некий герцог, у которого есть все основания желать исчезновения королевских детей? Вспомните, что говорили о том бале, который был устроен после смерти дофина Карла. Герцог так откровенно радовался, что королева приказала ему покинуть двор.

Временами выдвигаемые против Людовика Орлеанского обвинения принимали курьезный оборот. Некоторые подозревали его в «устранении» королевских детей не столько ради трона, сколько ради возможности в один прекрасный день жениться на королеве Анне, которую он не переставал любить. Не раз вспоминали о том пункте брачного контракта, подписанного в Ланже, где говорилось, что в случае смерти Карла VIII при отсутствии прямого наследника Анна должна будет стать женой его преемника.

— Некоторые начинают с отравления детей, затем приходит день, отравляют отца… И вот уже ничто не мешает влезть в постель красавицы, — похохатывали злопыхатели.

Но подобные предположения выглядели так чудовищно, что набожные люди старались не думать и не слышать об этом.

* * *

Проходили месяцы, и однажды октябрьским утром 1497 года Людовик Орлеанский, желая помириться с королевой, послал ей в подарок драгоценность. Анна, тронутая вниманием и в глубине души только и ждавшая случая вновь полюбить своего бывшего жениха, в свою очередь преподнесла герцогу двух великолепных борзых.

С этого момента герцог Орлеанский находился неотступно при двадцатилетней королеве. «Я ваш покровитель, — говорил он иногда с улыбкой, — ваш рыцарь…» И взор его становился при этом удивительно нежным. Очень скоро любовь и желание, которые он питал к Анне, стали столь явными, что об этом заговорил весь двор.

Не вправе ли мы после этого предположить, что причины, по которым король удалил в тот момент Людовика Орлеанского сначала из королевского совета, а затем и из Амбуаза, были далеко не только политическими.

Как бы там ни было, герцог удалился в Ле Монтиль под Блуа и, кипя негодованием, снова сошелся с венецианцами, которые, по своему обыкновению, плели бесконечные заговоры.

Но вот однажды докатился слух, что Карл VIII собирается арестовать герцога Орлеанского.