От аншлага до «Аншлага»

Утром я помчался в институт и, предвкушая удовольствие, стал читать вывешенные в вестибюле списки. Прочел их раз, потом внимательнее — второй, потом — еще раз, но своей фамилии в них не нашел. Были в этих списках все, с кем мы вчера веселились, были ребята, которых я считал заведомо слабее себя, но моей фамилии не было.

И вот тут у меня произошел слом. Видимо, я не артист, решил я. Наверно, это не мое дело и нет у меня к нему способностей. Столько раз я пытался, и всегда отовсюду меня выталкивали. Значит — не судьба. Пора с этим кончать.

Еще с одним таким же неудачником мы прямо из института пошли в гастроном, а оттуда — в общежитие «заливать горе». Внешне я старался держаться спокойно, делая вид, что ничего страшного не произошло, но в душе был мрак, вся моя дальнейшая жизнь представлялась мне в сплошных черных красках. «Посидев», мы стали собирать чемоданы. Поезд на Москву уходил вечером, времени еще было достаточно, поэтому, сложив вещи, я взял чемодан и решил зайти в театральный институт, чтобы сказать ему последнее «прости», а потом погулять напоследок по городу.

Войдя в вестибюль БГТХИ (Белорусского театрально-художественного института), я сразу заметил, что на стенде со списками что-то изменилось. Присмотревшись, я понял в чем дело: появился еще один листок с фамилиями. Быстро пробежав его глазами, я обнаружил и свою фамилию. Как потом выяснилось, утром я приходил в институт слишком рано, к тому времени машинистка еще не успела отпечатать все списки, поэтому сначала вывесили только те, которые были готовы.

Стою я, ошарашенный, перед стендом и вдруг слышу за спиной голос нашего любимого всеми институтского секретаря Эммы Михайловны:

— Крыжановский, где вы ходите?! Уже пошла сдавать последняя «пятерка». Вас все никак найти не могут!

Я бросил чемодан и помчался в аудиторию. А был-то я в подпитии, поэтому, вбежав, на ходу начал извиняться, но обо что-то споткнулся и упал, чем вызвал смех комиссии. Кто-то из экзаменаторов спросил, что у меня случилось и чем вызвано такое возбуждение, но я, по понятной причине, не стал ничего объяснять, и сказал, что готов сдавать экзамен.

Как я в тот день танцевал! Хотя танцы я, в общем-то, не люблю и в институте потом занимался ими с большой неохотой, но тогда был в ударе. Комиссии «посчастливилось» увидеть лучший из когда-либо исполнявшихся мной танцев. С огромным подъемом выполнил я и все остальные задания. По-моему, в тот раз я превзошел себя, и у меня получалось все, а благосклонные улыбки на лицах членов комиссии и их ободряющие взгляды только прибавляли мне сил.

Через полчаса после того, как «отплясал» последний из нас, всех пригласили в аудиторию и зачитали фамилии тех, кто был допущен к сдаче экзаменов по общеобразовательным предметам. Среди них был и я. А так как провалить экзамены по школьным дисциплинам в театральном институте практически невозможно (хотя находились и такие, но для этого нужно было в слове «мама» делать пять ошибок), мы все стали поздравлять друг друга с поступлением. Это была победа!

Вот и не верь после этого в судьбу. Страшно подумать, что было бы со мной, если бы по пути на вокзал я не зашел тогда в институт попрощаться с театральной жизнью.

После сдачи каждого экзамена я слал домой телеграммы. Когда был сдан самый последний и нам официально сообщили о зачислении в институт, мы закатили на радостях такой пир, что оставшихся у меня денег едва хватило на телеграмму всего из одного слова: «Студент!»