От Балаклавы к Инкерману

Благодаря таланту этого военного инженера, чьи способности, по оценкам противников, «были близки к гениальным»,{22} действия русской армии с сентября по середину ноября 1854 г. мы можем уверенно отнести к классическому типу активной обороны, вошедшей в современные учебники по фортификации. И не только мы: к этому не самому сложному выводу пришли исследователи США, Франции, Италии, Бельгии, Германии и многих других стран.

Если атака союзников территории Российской империи явилась неожиданностью для высшего военного руководства, то их действия после высадки удалось спрогнозировать достаточно точно. Раглан не сумел после победы на Альме воспользоваться ситуацией, а Меншиков в результате нескольких многоходовых комбинаций сумел вновь вернуть контроль над положением дел в Крыму. Возвращаясь к тому же Робинсу, скажем о нем словами противника: «…мастер оборонительного боя».{23}

Косность мышления неприятельских военачальников, прямолинейность и предсказуемость позволили команде военных инженеров, большинство из которых были «…молодые офицеры, взятые, так сказать, со школьной скамьи», продемонстрировать «…умение при возлагаемых на них обязанностях применять теорию к практике, что в соединении с хладнокровием и мужеством, которыми они, несмотря на свою молодость, ознаменовали себя при обороне Севастополя».{24}

Просто возвести батареи и установить на них орудия — это ничто без организации их в единую управляемую систему обороны: гибкую, устойчивую, развитую. И здесь одним из ключей успеха стала организованность моряков, выработанная самими условиями флотской службы. Едва ли не образцово совершался маневр войсками вне города, артиллерией на огневых позициях внутри крепости. Вполне уверенно велось управление ограниченными людскими ресурсами, крайне необходимыми не только для укрепления крепостных оборонительных сооружений, но и для:

- контрнаступательных действий;

- обходных движений;

- прямых атак на некоторые участки осадных позиций противника.

Сочетание этих действий, при стабильной поддержке гарнизона извне, могло привести (что, вероятно, планировал Меншиков) к постепенному захвату инициативы и переходу от обороны к наступлению.{25}

^{Балаклава. Фото Р. Фентона. 1855 г.}

^{Балаклава. Вид на Генуэзскую крепость. Фото Р. Фентона. 1855 г.} 

После отраженной бомбардировки князь стал активнее, решительнее и, самое главное, агрессивнее. Вопреки надеждам союзников на быстрое добивание, казалось, разбитой после Альмы, припертой к морю русской армии, он «…как искусный и опытный фехтмейстер с поразительной быстротой неожиданно не только для них, но и для нас, проявил несколько фортелей своего искусства».{26}

Примеров тому множество. Достаточно вспомнить, как отказавшись от навязываемой ему Рагланом и Сент-Арно правильной шахматной партии, поняв, что в шахматы играть не умеет (проиграв Альму), он в два счета, как заправский шулер, обставил их на зеленом сукне в покер, а пока они как проигравшие бегали вокруг стола (Севастополя), забрал банк (армию) и скрылся в неизвестном направлении (к Бахчисараю).

Как результат — безоговорочный успех 5(17) октября радикально поменял положение вещей. «Показательной порки» николаевской армии и флота, которую так любили изображать на карикатурах английские и французские газеты, не получилось.

Говоря словами классика современной российской дипломатии: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

То, что уготовили русским союзники, имело обратный результат: «…Бомбардировка дала отрицательный успех, как это и предвидели адмиралы, и флот при этом пострадал немало… Бомбардировка не дала даже морального воздействия на русских; эти последние считали себя победителями…».{27}

Бельгийская газета “Ind'ependance Belge” писала тогда о русских: «После бомбардировки 5 октября французские офицеры писали, что «русские далеко превзошли то понятие, которое о них было составлено. Их огонь был убийствен и меток, их пушки бьют на большое расстояние, и если русские принуждены были на минуту прекратить огонь под градом метательных снарядов, осыпавших их амбразуры, то они тотчас же возвращались опять на свои места и возобновляли бой с удвоенным жаром. Неутомимость и упорное сопротивление русских доказали, что восторжествовать над ними не так легко, как предсказывали нам некоторые газетчики».{28}

Бельгийские «борзописцы» оказались прозорливее отдельных союзных военачальников. Во все времена и во всех войнах, которые вела Россия, ее солдат оказывался в вопросах полевой фортификации профессиональнее своих противников. Это было в 1854–1856 гг., повторится в 1914–1918 гг. и дойдет до совершенства в 1941–1945 гг.

В октябре 1854 г. военная драма под Севастополем, по образному выражению будущего генерала Хемли, должна была менять актеров ролями: союзники, атаковавшие до этого времени, сами попадали в положение обороняющихся:{29}«…Наступило время разочарований и крушения надежд».{30}