На рассвете 18 мая Клейст перешел в контрнаступление на южном фасе выступа, и через несколько часов его танки достигли точки слияния рек Оскол и Северский Донец, подрезав основание выступа на 20 миль. К вечеру генерал Харитонов практически утратил контроль над своей 9-й армией, части которой вели отчаянные, но изолированные бои. Тимошенко и его штаб неоднократно связывались со Ставкой, но Москва настаивала на продолжении наступления.
19 мая Паулюс, перебросив два танковых корпуса на свой правый фланг, нанес удар по северному фасу русского коридора, тянувшегося от Северского Донца до Краснограда. 23 мая его танковые дивизии встретились с танками Клейста южнее Балаклеи, замкнув кольцо окружения. 19 мая Ставка смягчила свою позицию, разрешив генералу Городнянскому прекратить наступление. Но было уже слишком поздно, и из окружения смогла вырваться лишь четвертая часть окруженных войск 6-й и 57-й советских армий. Русские официально сообщили, что они потеряли убитыми 5 тысяч человек и 70 тысяч пропавшими без вести, а также 300 танков. Немцы утверждали, что они взяли в плен 240 тысяч человек и уничтожили 1200 танков[111] (что, несомненно, является преувеличением, так как в распоряжении Тимошенко имелось всего 845 танков).
Если бы советское наступление привело к серьезной задержке немецких планов летней кампании, оно было бы оправдано даже без взятия Харькова. Но хотя оно и дорого обошлось русским, этого не произошло. Когда в начале июня немецкие армии начали перегруппировку к летнему наступлению, на всем Южном и Юго-Западном фронтах у русских осталось не более 200 танков. Соотношение сил резко изменилось в пользу немцев.
Вермахт в апогее
28 июня под покрытым грозовыми облаками небом наступление фон Бока — операция «Блау» — грянуло как удар грома. Три армии, наступавшие из районов северо-восточнее и южнее Курска по сходящимся направлениям, прорвали фронт русских, и одиннадцать немецких танковых дивизий устремились по степи к Воронежу и Дону. Через два дня перешла в наступление находящаяся южнее 6-я армия Паулюса (четыре пехотных и один танковый корпус), а Клейст переправил 1-ю танковую армию через Северский Донец.[112]
С самого начала немцы создали значительный численный перевес в живой силе и технике, и нехватка танков не позволяла русским предпринять даже местные контратаки. Из четырех советских армий, противостоящих немецкому натиску, 40-я, по которой пришелся основной удар танков Гота, была рассеяна и частично окружена, 13-я армия Брянского фронта быстро отступала на север. Две другие армии — 21-я и 28-я, — еще не успевшие восстановить силы после неудачных майских боев на Северском Донце, оказались вынужденными отходить с рубежа на рубеж; управление некоторыми армиями нарушилось, на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов образовалась брешь, в которую устремились немецкие войска.
Продвижение немецких колонн можно было заметить с расстояния в 50–60 километров. Огромное облако пыли, смешанной с пороховым дымом и пеплом горевших деревень, поднималось в небо. Густой и темный в авангарде колонны дым еще долго висел в неподвижном июльском воздухе после прохода танков, коричневатая дымка пеленой тянулась на запад до самого горизонта. Военные корреспонденты, сопровождавшие немецкие части, восторженно писали о «неудержимом мастодонте», или моторизованном каре («Мот Пулк») — так эти колонны выглядели на марше с грузовиками и артиллерией, двигавшимися в окружении танков. «Это строй римских легионов, перенесенный ныне в двадцатый век для укрощения монголо-славянских орд!»
Во время этого успешного для немцев периода войны нацистская пропаганда расистских «теорий» достигла своего пика, и каждый репортаж и фотоснимок с фронта подчеркивали расовое превосходство наступавших «нордических» армий над своим врагом. Издательство СС выпустило даже специальный журнал под названием «Унтерменш» («Недочеловек»).
Не требуется особой психологической проницательности, чтобы понять предназначение этой пропаганды — «теоретически» подкрепить неограниченное право эксплуатировать и угнетать «низшую расу», которая к тому же имела наглость оказывать сопротивление своим поработителям. «Русский сражается, даже когда борьба бессмысленна, — жаловался один немецкий корреспондент, — он воюет неправильно, сражается, если есть хоть малейший шанс на успех».