От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада

Затем 16 апреля немецкий фронт испытал всю тяжесть двойного удара армий Жукова и Конева,[254] бросивших в бой на 60-километровом фронте между Шведтом и Франкфуртом и между Форстом и Герлицем более трех тысяч танков. Хотя в этом сражении у русских было меньше боевых машин, чем в некоторых гигантских битвах 1943 года и в январских боях на Висле, их танки были первоклассными — ИС-3, Т-34-85 и смертоносные самоходные установки ИСУ-122, которые имели лучшие орудия, чем все немецкие танки, за исключением «ягдтигра». Как по численности, так и по мощи огня советские бронетанковые войска имели подавляющее превосходство над танковыми соединениями и частями вермахта, которые были разбросаны по всей линии немецкой обороны. Войсковые номера этих соединений и частей на настенной карте в штабе ОКБ выглядели все еще внушительно, но фактически за ними скрывались лишь остовы некогда прославленных и грозных дивизий. Через четыре дня советские танки, прорвав немецкие оборонительные позиции на Одере, вырвались на открытую местность Померании, оставив пехоту добивать упорно сопротивлявшихся немцев в своем тылу. «Один народ, одна империя, один фюрер» — для всех трех пробил час расплаты.

Первоначально фюрер собирался уехать в день своего рождения — 20 апреля — в Оберзальцберг, и часть его личной свиты уже отбыла туда несколькими днями ранее. Но 18 апреля советские танки ворвались в Эберсвальде к северу и захватили Котбус к югу от Берлина. Выйдя на оперативный простор, они стремительно продвигались на запад, в то время как американские войска в ряде мест достигли Эльбы. Было ясно, что Германия вот-вот будет расчленена на две, а затем и на несколько частей.

Поэтому многие высшие нацистские сановники, присутствовавшие в бункере на дне рождения фюрера, хотели, чтобы он немедленно уехал в Альпы, где может быть обеспечена его личная безопасность (а в связи с переездом правительства и их тоже). Однако Гитлер пока не принял окончательного решения об эвакуации. Самое большее, что он сделал, это назначил двух командующих: генерал-фельдмаршала Кессельринга для юга Германии и гросс-адмирала Деница для Северной Германии. В их руки переходила вся военная и гражданская власть в этих районах. Гитлер заявил собравшимся, что русские «потерпят под Берлином самое кровавое поражение» и что он лично спланировал контрнаступление, которое отбросит их к Одеру, а затем и за Одер. Вечером после окончания «юбилейной» встречи[255] сотни автомашин с притушенными фарами — грузовики с документами, штабные автомашины с личными вещами, — лавируя между обломками, длинными конвоями потянулись на юг по последней оставшейся пока открытой автостраде.

Геринг улетел самолетом в Оберзальцберг. Гиммлер отправился на север в Любек, где в шведском консульстве его ждал граф Бернадотт,[256] с которым он при посредничестве Шелленберга должен был продолжить переговоры о перемирии с американцами и англичанами. Борман, Геббельс и Риббентроп остались в Берлине.

Теперь будущее Гитлера или, точнее, его решение относительно своего будущего зависело от исхода «наступления Штейнера», намеченного на 22 апреля. Но в данном случае фюрер стал жертвой самообмана. «Армейская группа» эсэсовского генерала Штейнера состояла из остатков пяти моторизованных дивизий СС, численностью каждая немногим более полка, из которых лишь две были немецкими, а остальные укомплектованы иностранными легионерами, стремившимися поскорее избавиться от своих когда-то наводивших страх черных мундиров, а сейчас, как печать Каина, вызывавших всеобщую ненависть. Имевшиеся у Штейнера танковые части уже были брошены в бой и пытались сдержать советский танковый клин, приближавшийся с севера к предместьям Берлина. Штаб Штейнера утратил связь с большинством подчиненных ему соединений, у него не было артиллерии, контактов с командованием люфтваффе, и он теперь получал сбивчивые и противоречивые приказы как от Деница, так и от командующего группой армий «Висла» генерала Хейнрици, помимо тех, которые поступали из имперской канцелярии.

Неудивительно поэтому, что намечавшийся на 22 апреля контрудар «армии Штейнера» так и не был претворен в жизнь. В течение дня поступили лишь отрывочные донесения от отдельных частей, свидетельствовавшие о постепенном и неотвратимом развале берлинского фронта обороны. Советские танки обстреливали Ораниенбург, откуда поспешно эвакуировалось управление концентрационных лагерей, а южнее города советские войска вышли на Эльбу в районе Торгау.

Когда до сознания Гитлера дошло, что день прошел а его приказы — самые важные приказы, которые, как ему казалось, он когда-либо вообще отдавал, — остались неисполненными, фюрер пришел в неописуемую ярость. По сравнению со сценой, которую он устроил на вечернем совещании в конце того же дня, все предшествующие вспышки гнева Гитлера, судя по рассказам очевидцев, казались ничтожными. В течение трех часов участников совещания бросало в дрожь и трепет, и, когда наконец им разрешили разойтись, многие ушли навсегда.