От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности

Это своё письмо я довольно неосмотрительно держал в моём школьном портфеле, поскольку мой друг и однокашник Эдгар Блум намеревался его подписать. Итак, мои воззрения на войну, которые я выражал всеми мыслимыми способами, исключая разве что прямые высказывания, вызвали подозрение окружающих, а один из моих школьных товарищей начал за мной шпионить. Однажды, когда я во время перемены прогуливался по школьному двору, он перерыл мой портфель, наткнулся на это письмо и прочёл его. Скопировать его он за короткое время не мог, зато ему вполне хватило оснований, чтобы уличить меня в подрывной пропаганде в стенах школы. В отношении меня началось общешкольное расследование. Неделя выдалась бурная, однако наш директор, человек прямой и достойный, а вместе с ним мои учителя математики и французского выступили против моего немедленного отчисления. Они добились того, что за год до выпускных экзаменов я ушёл из школы со стандартным свидетельством о неполном её окончании, где было, в частности, написано, что я покидаю гимназию с целью «продолжить образование в частном порядке». Во всяком случае, со мной обошлись достаточно либерально, дав мне возможность позднее сдать экзамены соответствующей комиссии экстерном. Уже в октябре 1915 года я обратился в районный школьный комитет и был переведён в реальную гимназию, что располагалась на Кёнигштетштрассе. Когда я, сдав письменный экзамен, стоял в коридоре возле учительского кабинета, поджидая результатов устного экзамена, ко мне подошёл учитель немецкого и сказал: «У нас возникло недоумение по вашему поводу. Вы, безусловно, одарённый человек и прекрасно выдержали испытание – а я писал у него сочинение на тему “Одним ударом дуб не свалишь”, – но почему вы не стали держать выпускной экзамен в вашей школе, покинув её, как сказано в вашей записке, чтобы “продолжить образование в частном порядке?”» Вопрос меня смутил, и я начал бормотать что-то невнятное, поскольку не мог, не лишив себя шансов на будущее, признаться, что уйти мне пришлось из-за моих непатриотических высказываний. Итак, я вконец растерялся. «А, понимаю, – сказал мой преподаватель и добродушно похлопал меня по плечу. – Замешана девчонка». И с этими словам удовлетворённо зашагал обратно в кабинет. Соблазнить девушку считалось лишь небольшим проступком джентльмена, не более. Итак, экзамены на аттестат зрелости вскоре остались позади.

Мой отец, что неудивительно, был весьма раздосадован моим вылетом из школы, да ещё по такой причине. С него хватит, сказал он и решил отправить меня в Штеттин или Грайфсвальд обучаться профессии «селёдочника»[55], что на берлинском диалекте означало что-то вроде лавочника.