От Бисмарка к Гитлеру

Но останемся еще на некоторое время с этой братоубийственной войной, которая гораздо больше, чем война 1870–1871 гг., революционизировала немецкие взаимоотношения. Её результаты точно соответствовали — гораздо точнее, чем результаты более поздней германо-французской войны — цели, к которой так долго столь различным путями стремился Бисмарк. Результатов было четыре:

Во-первых, огромное увеличение Пруссии. Целое королевство — Ганновер — а кроме того, Шлезвиг-Гольштейн, Кургессен, Нассау стали просто прусскими провинциями, и древний имперский город Франкфурт, бывший до того местом пребывания Германского Союза, стал прусским провинциальным городом. Вместе с тем Пруссия достигла своего последнего и самого большого расширения и, впервые в своей истории, полностью сопряженной территории государства. Вероятно, правы те, кто считает, что для Бисмарка как прусского государственного деятеля это было важнейшим из всех результатов войны.

Во-вторых, новое создание — Северогерманский Союз. Под этим безобидно звучащим наименованием скрывалось в действительности первое германское федеральное государство, которое смогло (а быть может, и должно было) стать зародышем будущего Германского Рейха — и во всяком случае стало таковым в действительности спустя четыре года. Весовые категории его 23 членов были очень неравными: Пруссия одна после аннексий 1866 года имела население 24 миллиона человек, а все вместе остальные 22 члена Северогерманского Союза — шесть миллионов. Тем не менее, у Северогерманского Союза были избранный по всеобщему равному избирательному праву «рейхстаг», «рейхсканцлер» и союзное войско, в котором прусская армия была лишь составной частью, хотя и самой большой. С точки зрения Бисмарка, Северогерманский Союз был его расчётом с немецким национальным движением, включая его демократически-парламентарные устремления. Нельзя утверждать, что Бисмарк желал большего, чем этот платёж.

В-третьих, четыре суверенных, впервые в своей истории полностью независимых южногерманских государства, были теперь связаны с Пруссией военными и таможенными союзами: Бавария, Вюртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт. Их присоединение к Северогерманскому Союзу было единственным внутринемецким изменением, на которое подействовала война 1870–1871 гг.; в общем-то, не огромное изменение. Тем не менее, в немецком национальном сознании лишь это присоединение стало настоящим основанием Рейха. Во всяком случае, оно сделало возможным переименование Северогерманского Союза в «Германский Рейх», а его прусского «президиума» в «Кайзера Германии».

В-четвертых, Австрия, которая впервые в своей тысячелетней истории больше не имела никаких государственных связей с остальной Германией и тем самым была вынуждена произвести «уравнивание» с Венгрией, из империи австрийских кайзеров став двойной монархией: императорско-королевской [6]. Мир с Австрией между тем тщательно предотвратил возникновение каких бы то ни было обид из-за отторжения территорий или военных репараций, и сохранил тем самым возможность создания будущих союзов.

Если смотреть прусскими глазами Бисмарка, всё это вместе собственно и было идеальным состоянием для немецкой нации. В глазах же немецких — даже малонемецких — националистов это могло быть лишь промежуточным состоянием. Но практическую политику делал Бисмарк, а не немецкие националисты. И здесь следует теперь спросить: действительно ли Бисмарк в годы с 1867 до 1870 имел целью национальную войну за расширение? Бисмарк девяностых годов, писавший мемуары Бисмарк, работавший над легендой о самом себе, как известно, породил это впечатление. Но все же, читая достоверные высказывания Бисмарка из времени между 1866 и 1870 гг., и особенно сравнивая их с его же высказываниями до 1866 года, получаешь иную картину. Ошеломляет обратное: до 1866 года непоколебимая, не боящаяся крайностей целеустремленность. Перед 1870 годом настроение скорее несколько выжидательное и в то же время успокаивающее или обнадёживающее. Бисмарк этих лет всё еще остается союзником немецкого национального движения, но гораздо сильнее, чем до 1866 года, чувствуется, что с оговорками.

Сильнее всего во время самого кризиса 1866 года. В июле, после битвы при Кёниграце и до заключения предварительного мира в Никольсбурге, Бисмарк инструктирует прусского посла в Париже следующим образом:

«Наша прусская потребность ограничивается распоряжением силами Северной Германии в какой-либо форме… Я без сомнения произношу слова «Северогерманский Союз», поскольку считаю невозможным вовлечь в него южногерманский католико-баварский элемент, если требуется достичь необходимой консолидации Союза. Они еще долгое время не позволят по своей воле управлять ими из Берлина». В это время даже проскакивают еще раз — в телеграмме Верховному Командующему прусской армией на Майне — жесткие, до 1851 часто Бисмарком употреблявшиеся, но для Бисмарка года 1866 собственно более недопустимые слова: «национальное надувательство».