От часа тьмы до рассвета

— Ты не могла бы не говорить о ней в прошедшем времени? — энергично перебила ее Юдифь.

Элен действительно замолчала, не упустив, однако, случая смерить Юдифь презрительным взглядом, прежде чем, как и мы с Карлом, повернулась к чемодану, не решаясь пока, однако, наклониться и начать копаться в вещах. Никто из нас не решался этого сделать первым. Мы молча встали полукругом возле массивного чемодана. Тот минимум хорошего воспитания, который был заложен в каждого из нас, помешал нам сразу схватить чужую собственность и начать ворошить интимные тайны, которые могли быть спрятаны там. Нам не было никакого дела до того, какое нижнее белье носила наша «серая мышка», предпочитает ли она трусики танга или обычные хлопковые трусики (что я подозревал), пользовалась ли она парфюмом, а если да, то какой марки, и какие секреты она доверяла своей подруге по переписке из Швейцарии. Наряду с тем, что мы искали (а что, собственно?), содержимое ее багажа, очевидно, могло бы ответить нам на те вопросы, которые никто из нас не имел права задавать. Я поймал себя на мысли, что в любой момент в дверях может появиться Мария, возможно, по закону подлости именно в ту секунду, когда кто-то из нас вынет из кучи нижнего белья японские любовные шары или какую-нибудь деталь интимного туалета, которая будет ей так же неприятна, как и мне мои ярко-желтые боксерские трусы. Строго говоря, я мог бы вполне исходить из того, что ничего подобного произойти просто не может, так как, во-первых, она была слишком скучным человеком, чтобы хранить в своем чемодане подобные неприличные вещи, а во-вторых, потому, что она просто не может здесь появиться, так как она вообще уже давно мертва и лежит в луже крови где-то в подземном лабиринте, а иначе почему же ее так долго нет?

А может быть потому, что она и есть убийца, которого мы ищем?

Карл был первым, кто откинул приличия и опустился на корточки, чтобы вытащить из чемодана книжку карманного формата Митчерлиха и Милка под названием «Медицина, лишенная гуманности». Под ним лежал белый, по всей видимости, совершенно новый том с иллюстрацией на обложке, на которой была изображена наполовину сгоревшая половинка какого-то документа, и надпись: Блекер и Яхертц «Медицина в Третьем рейхе». Третьей книжки, которая торчала между черными колготами и узорчатой серой блузкой, я не мот хорошенько рассмотреть, но это и не требовалось, так как я узнал том, который уже частенько видел в книжных магазинах, еще до того, как перебрался в Штаты. На титульном листе был изображен шприц, который выразительно красовался на фоне написанного от руки списка имен. Это была книга «Нацистские доктора» Шарзаха.

— Необычный выбор, — пробормотал хозяин гостиницы, перебирая книгу Шарзаха и все остальные тома.

Я удивился про себя, как метко я еще раньше сравнивал ее чемодан со шкафом. В нем находилась половина, если не целая, книжная полка. Кроме книги Эрнста Клееса «Медицина Германии времен Третьего рейха до и после 1945 года» здесь была книга того же автора «Аушвиц», «Медицина национал-социализма и ее жертвы. Лебенсборн и т. д.» Георга Лилиенталя, а также целая куча разных более или менее подробных научно-популярных книг и фотоальбомов. Из всех книг сбоку торчали желтые, розовые и ядовито-зеленые приклеенные бумажки, испещренные записями невероятно мелким и аккуратным почерком, если бы их сложить вместе, тоже получился бы целый роман.

Наконец я преодолел свою робость и наклонился за одной из книг.

Марк Хиллель «Лебенсборн», прочел я на иллюстрированной обложке, на которой была изображена головка девочки, под которой помещалась табличка, как будто это была фотография преступника, опубликованная с целью его поимки. Я раскрыл книгу на одной из страниц, отмеченной зеленой закладкой. Там находилась фотография дюжины маленьких детей, сидящих на клетчатом одеяле. Дети без родителей, найденные в одном из пансионатов Лебенсборна, гласила надпись под снимком. Я полистал дальше, пробежал текст глазами и со смешанными чувствами растерянности и омерзения узнал о детях, перевезенных в Третий рейх из Польши и Югославии только потому, что они «были арийского типа», об узнике концлагеря, который сообщал, как он участвовал в акции, когда из железнодорожного вагона в середине зимы выгружали более сотни грудных детей. Им пришлось трудиться в образцовом пансионате Штейнхеринг в Баварии, где не хватало персонала, чтобы справляться с потоком детей со всех концов рушащегося рейха, и что американцы даже не обнаружили ни одной медсестры, когда заняли пансионат. Мне попадались фотографии, на которых вплотную друг к другу лежали десятки младенцев в грязных пеленках, с лихорадочно блестящими глазами, плачущие, орущие, что каким-то жутким образом напоминало птицеферму.