От часа тьмы до рассвета

— Все еще думаешь о голубе мира на твоем джипе? — спросил я, оборачиваясь и протискиваясь бок о бок с Юдифью по темному коридору, который начался сразу за лестницей. Почему я не могу просто заткнуться? Мне следовало просто терпеливо повиноваться, молча дожидаясь подходящего момента, чтобы выхватить у толстого трактирщика пистолет. Он не хотел стрелять, и я это заметил. Но я был уверен, что, несмотря на это, он может это сделать, если почувствует себя зажатым в угол.

— Видишь, как плохая компания может испортить человека? — фыркнул в ответ Карл. Я прикусил себе язык, чтобы не ответить ему соответствующим высказыванием, что могло спровоцировать его и поставить нас всех в рискованное положение.

В неровном свете фонаря мы продвигались по пыльным, темным проходам. Запах бетонной пыли становился все сильнее, из чего я сделал вывод, что мы с другого конца приближаемся к той части подвала, которая обвалилась, — не слишком приятное открытие, как мне казалось. Никто из нас не мог знать, насколько велик ущерб, который мы причинили зданию, и насколько велика опасность, что после первого обвала последуют еще, после того как мы так основательно нарушили сложившуюся статику и без того ветхого лабиринта и, быть может, превратили подвал в хрупкий подземный склеп, который от малейшего дуновения ветерка может сложиться как карточный домик. Я неуверенно следил за перемещающимся по стенам коридора кружком света; с одной стороны от меня стены были сложены из бутового камня, а с другой — из литого бетона, а когда я посмотрел на оштукатуренный сводчатый потолок прохода, в который мы завернули по грубой команде Карла, в поисках трещин к щелей, то обнаружил их, к моему неудовольствию, немало.

Под потолком были протянуты толстые нити кабеля местами с рыхлой черной изоляцией, точно такие же, какие мы видели в доступной из основного здания части подземного лабиринта. Между ними находились покрытые зеленым налетом медные трубы толщиной с палец, которые выглядели не слишком надежными. Я надеялся, что то, что когда-либо протекало по этим трубам, уже больше там не находилось и поэтому не могло просочиться наружу из какой-нибудь прорехи, чтобы мы не могли надышаться какой-нибудь химии, от последствий отравления которой могли бы страдать всю оставшуюся жизнь. А может быть, нам вообще и не грозило бы удовольствие заболеть раком легких или получить жуткие кожные язвы, а умереть этой же ночью от жестокого отравления. И теперь я уже, без всякого сомнения, чувствовал то, о чем я говорил еще на верхней ступеньке лестницы, и думал, что мне это только кажется: пахло разложением, не сильно, но очень отчетливо. Спертый, застоявшийся воздух в этом подземелье, смешанный с бетонной пылью, от которой щипало в носу, покрывало шершавым налетом язык и жгло в горле, затруднял дыхание.

Мне захотелось пить. Кроме того, мои колени, начавшие дрожать, как только мы приблизились к двери, ведущей в подземелье, дрожали все сильнее. Эта дрожь уже приближалась к такому уровню, что начинала мешать мне идти ровно и отвлекала от страха, что на самом деле в любую секунду нам может в буквальном смысле потолок упасть на голову. Но когда я глубоко вслушивался в себя, я слышал, что это нечто большее, чем обычный страх несчастного случая. Тихим шепотом где-то в глубине мозга мой внутренний голос нашептывал мне, что мы неправильно поступаем, что нам нельзя идти по этой дороге и что лучше мне поскорее повернуть назад, пока я еще могу, потому что то, что ждало нас в глубине этого подземелья, было гораздо ужаснее, чем несколько кусков штукатурки или бетона, оторвавшихся от потолка, потому что это нечто гораздо хуже, чем сама смерть.

Я приложил все силы к тому, чтобы не прислушиваться к себе. Лучше мне сейчас на себе не сосредотачиваться, в конце концов, как говорила Элен, после рукопашной схватки с этим толстым хиппи у меня было как минимум сотрясение мозга. И возможно, это совершенно нормально, что я не слишком соображал и казался самому себе слегка шизофреником.

Я перестал следить за кружком света, отбрасываемым фонарем Карла, и опустил голову, так как мое внимание привлекло нечто не менее тревожное: кровавый след, который я заметил еще на лестнице, продолжался и в этом темном проходе, хотя мы прошли не меньше пятнадцати метров и сделали уже два поворота, а может быть, даже больше. Я перестал обращать на него внимание, хотя это, несомненно, было гораздо более важным, чем рассматривать трещины на потолке, но, видимо, след все это время не прерывался. Тот, кто совсем незадолго до нашего прихода был здесь, наверняка потерял иного крови — маленькими каплями, но в целом много.