От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.

Личность мистера, его поступки с настоящими инвалидами ясны всем. Но одно не ясно для меня – почему наши монархические газеты и писатели продолжают называть перевертня мистера Белосельского-Белозерского «князем»? Пора перестать чувствовать эту недостойную душу и перестать бояться. В дополнение о принятии иностранного подданства расскажу следующее: в Белграде в Державном Совете (это высшая инстанция власти) я служил, работая в архиве, и был в подчинении главного секретаря г-на Довганджича. На второй год моей службы меня потребовал к себе главный секретарь и, высказав мне довольство моей работой, предложил принять их подданство, и тогда он меня назначит архиваром, оклад которого три с половиной тысячи в месяц, а я получал всего 800 динар в месяц. Я ответил, что подданства не приму. Это его задело, и он уже резко сказал: «Что ж, вы гнушаетесь нашего подданства?» Я ответил, что не гнушаюсь, но не могу отказаться от своей родной России, которая, верю, будет, а потому принять навсегда сербское подданство я не могу. Совесть мне не позволит тогда оставить Сербию. Я и без подданства буду исполнять добросовестно свою работу. Он несколько секунд молчал, потом быстро встал и со словами «честитам вам» пожал мне руку, добавив, что мой ответ он доложит председателю Державного Совета. На другой день главный секретарь опять вызвал меня и сказал: «председатель вас одобрил и назначил вам жалованье в 1500 динар».

* * *

После прочтения моего доклада в Брюсселе в 1952 г., вызвавшем бурю непредрешенцев, я написал в ответ мои пояснения. В это время, проезжая в Париж, в Брюсселе остановился мистер С. Белосельский-Белозерский (я тогда не знал, что он из себя представляет), и я через знакомого передал ему свои разъяснения и в своем очень вежливом письме, которое прилагаю, просил его по прочтении передать в «Знамя России» г-ну Н. Н. Чухнову.

Мое письмо С. Белосельскому.

«Иван Касьянович

Генерал Кириенко

20 мая 1952 г.

Глубокоуважаемый князь,

Простите за обращение, но не имею удовольствия знать ваше имя и отчество.

Позволяю себе затруднять вас своим обширным посланием (копиями) лишь потому, что из Парижа получил письмо от неизвестного «и. д. начальника особой части» В. Шувалова, где указано, что копия в числе других послана и вам.

4 копии, с надписью красным карандашом ном. 1, 2, 3, 4, мною были посланы ген. Архангельскому, протоиерею Виктору Ильенко, кап. Таранову (начальнику группы корниловцев в Бельгии) и председательнице церковного сестричества.

Спустя некоторое время я на нашу Пасху приехал в Брюссель, где прочел свои воспоминания под заглавием «1613 г. От чести и славы – к подлости и позору 1917 г.». В мои воспоминания включены также и четыре указанные копии.

Вернувшись домой, я начал получать ругательные письма, из которых вижу, что некоторые группы считают, что только им принадлежит право высказывать свои мысли. Из прилагаемого вам все станет ясно.

Я с женой живем в старческом доме и вдвоем получаем 100 фр. в месяц и мне не под силу почтовые расходы, а потому очень прошу вас по ознакомлении со всем все передать г-ну Чухнову, так как ему тоже послана копия, как и вам.

Если г-н Чухнов заинтересуется моими воспоминаниями для печати, то я ему их вышлю по получении от него ответа с желанием присылки.

Примите уверение в моем искреннем и глубоком к вам уважении и преданности.

И. Кириенко».

Спустя некоторое время, уже из Америки, я получил следующий ответ от С. Белосельского, который я привожу полностью.

«Русский Антикоммунистический Центр

И. К. Кириенко. – Бельгия.

М.Г.

При сем возвращаю переписку, полученную от вас перед отъездом из Парижа. Ни читать, ни передавать кому-либо ваши пасквили не собираюсь.

Не уважающий вас (подчеркнуто мною. – И.К.)

Сергей Белосельский».

Конечно, в Париже и Ницце непредрешенцы во главе с генерал-майором Архангельским и полковником фон Лампе настроили мистера Белосельского против меня, но как же порядочный человек может писать «ваши пасквили», если он заявляет, что не читал переписку, – или он лжет?

Им написанное «не уважающий» меня радует, значит я уж не такой, как он. Если бы он меня назвал симпатичным и другими ласковыми словами, мне было бы горько, значит я был бы такой, как он, а я ни подданства чужого не принимал, ни второго отечества не заводил, ни инвалидов не обижал, а сохранил веру в Бога и церковь, верность присяге своему Государю и Великому Князю Владимиру Кирилловичу, и не признаю волю толпы, учредилку, новый календарный стиль и новое чужое правописание.

Глава XXX

И будут поклонники «воли толпы» сидеть в беженстве до своей смерти и стараться клеветой и прочими демократическими способами не допустить, чтобы кто-либо смел иметь другое мнение, и охранять зловредную «белую идею».

Ни о какой «белой идее» в Добровольческой армии никто не говорил, да ее и не было, – она появилась в беженстве, выдуманная тыловыми героями, никогда не бывшими на фронте, для самооправдания.