ОТ/ЧЁТ

Торжествующий академик живо напомнил мне индийского Ганешу, о чем я, конечно, ему не сказал. А сказал я вот что:

— Но почему факт воскресения напрямую не отражен в Сказании? Он бы доказал святость Бориса лучше, чем что-либо другое.

Глеб Борисович аж зарумянился от удовольствия, руки потер и глазами заблистал.

— Два варианта ответа. Первый вариант: потому что, воскреснув, Борис уже не был таким уступчивым. Это до первой смерти он отказался воевать со Святополком и заявил, что будет, мол, мне старейший брат «в отца место». А пережив первую смерть, он второй не хотел. Дружину отцову, ушедшую от него, вновь собрал и, видимо, решился дать брату бой. Да вот незадача: слишком хорошо отметили воскресение. В той же саге написано, что спали отроки крепко, потому что пьяны были. Да и сам Борис не шевельнулся, когда шатер срывали. А все это никак не укладывается в образ святого, уже выписанный автором «Сказания». И Ярославу Мудрому, кстати, воинственный брат ни к чему. Это он, Ярослав, за братьев отомстил, память их почтил. А потом их именем свою власть подкрепил. Так что не нужно Ярославу воскресение Бориса. И никому не нужно. Вот и оказалось, что первый раз не убили в шатре копьями, потом недоубили вне шатра, потом уж окончательно прикончили «в бору на колах». А потом еще раз варяги, снова в шатре — мечом. Но есть и второй вариант объяснения того, почему все, кто писал об этих событиях при жизни Ярослава Мудрого и его сыновей, ни словом не упомянули воскресение Бориса. Тот князь, что послал варягов убить своего брата в «Саге об Эймунде», назван отнюдь не Святополком. Его имя Ярицлейв. Дальше продолжать?

По тому, как академик произнес всю тираду, как точно он мотивировал действия каждого из участников тех событий, я понял, что проговаривал все это он не один раз. Но видимо, только себе. И вот наконец он имеет перед собой слушателя. И ждет. А чего он ждет от меня, я не понял. И попытался ему подыграть.

— Глеб Борисович, если признать, что Борис был убит и воскрес, то в соответствии с тем сценарием, который нам известен, рядом должен был быть кто-то, чья жизнь пошла в обмен на жизнь Бориса.

— А он и был. Вот смотри. Георгий Угрин, любимый «отрок» Бориса, получивший от него небывалый знак внимания — золотую гривну на шею, бросился защищать князя при первом нападении и закрыл его от копий своим телом.

— Но это же совсем не то.

— А тело Георгия где? И «Сказание», и летопись сообщают, что гривну не могли снять с шеи и тогда голову Георгию отрубили и выбросили. А потом тела опознать не смогли. Из всех тел вокруг князя одно без головы, значит, его никак опознать невозможно. Бред или неуклюжая попытка скрыть исчезновение слуги Бориса. А я так тебе скажу: Георгий отдал не только тело, но и душу за Бориса.

— Но тогда он должен был повеситься, а не валяться без головы.

— А кто сказал, что он там валялся? Иоанн-мних, автор Сказания? Он лишь дал более-менее внятное объяснение тому, что тело Георгия Угрина не было захоронено вместе с другими отроками Бориса. Только и всего. А что, он должен был написать, что Георгий, уже раненый, может быть, и смертельно, в петлю полез? А Борис, тут же воскреснув, дружину собрал на брата старшего, да не успел ничего предпринять, как варяги его второй раз убили? А может, заодно и то, что варягов сам Ярослав и послал? А скорее всего Иоанн и не знал ничего толком. Слышал, что не нашли тело Георгия, убитого вместе с князем, а все остальное сам придумал.

— Но если Георгий Угрин повесился, кто инсценировал его смерть, отрубил голову и укрыл тело? Кто-то, значит, находился рядом, избежал гибели от рук убийц, посланных то ли Святополком, то ли Ярославом, и подстроил все таким образом, чтобы не возникли подозрения в колдовстве.

— Вот.

Академик даже подпрыгнул и долго потом качался на мягких пружинах.

— Вот. Слушай дальше. Прошло больше десяти, а то и все двадцать лет после убийства Бориса, как появляется в Киево-Печерском монастыре у святого Антония некий Моисей Угрин. И выясняется вдруг, что он, во-первых, не кто иной, как брат Георгия, а во-вторых, единственный, кто спасся из отроков Бориса. В летописи о нем ни слова. Сказание молчит. А ведь все они: и Иоанн-мних, автор «Сказания», и Нестор, автор «Чтения о Борисе и Глебе» и, возможно, летописной версии событий, — были монахами того же самого Печерского монастыря. И как ты думаешь, с чьих слов они историю «погубления» Бориса писали? Можешь не отвечать, вопрос риторический.