От Древнего мира до Возрождения

Гражданское зодчество Древней Греции до нас не дошло, да им тогда и не занимались. Гражданское зодчество – это гений Рима, и о нем речь впереди. Греческая античность сакральна. Во что был вложен гений нации, то пробивает толщу времен. Стоит все-таки сказать, что строителями они были плохими. Решение внутреннего пространства храмов, освещение, перекрытия, расчет нагрузок делали архитектурные сооружения хрупкими. Стоило безумцу Герострату кинуть небольшой факел в перекрытие храма Артемиды в Эфесе, как он рухнул, не дождавшись помощи, а ведь числился в семи чудесах света. Древнегреческая история, вернее мифология, написала об этом храме много. Геростратов комплекс изучается медициной как комплекс неполноценности. Только вот храма никто не видел.

Архитектура, соразмерная пропорциям золотого сечения, всегда гармонична ландшафту. Чувство природы, присущее людям мифологического сознания, ее одухотворенность делали безошибочным выбор места возведения храма. В отличие от до-античных культур, пещерной, скрытой сакральности, Греция напоена воздухом, пространством. Как бы ни были разрушены, руинированы останки храмов, они все равно производят впечатление целостное, неутраченное. Они всегда граничат землю и небо. Они парят, вычерчивая знак на небе. Идею храма как соединение земли и неба унаследовало древнерусское зодчество и сохранило его надолго – от XII до XIX века. Пронизанность небесным земного и устремление земного к Божественному.

Храм Посейдона на мысе Сунион, акропольский ансамбль и многое другое близки драматургией нашему восприятию. Есть что-то необъяснимое в чувстве античности, фрагменты которой сохраняют полноту восприятия, но никогда ничего не могут объяснить. Растворись и не вопрошай. А как же не вопрошать, когда вопрос этот всегда без ответа или многоответен.

Мы не случайно употребили театральное слово «драматургия» в отношении к античному искусству. Оно рассчитано всегда на диалог. Для эллинской культуры диалог – главное. Диалог храма с ландшафтом. Наш диалог с Грецией, длящийся века. Шествие граждан на Акрополь, проход через ворота-пропилеи, ритуал поведения на Акрополе. Их формы общественной жизни – все диалог. Мы назвали Элладу олимпийской демократией. Но в основе ее – слышимость, или внутрикультурный диалог. Диалоги соревнований, театра, росписи на вазах, записи философских текстов, ругани на Агоре, пиры… – все диалог, бессмысленный при отсутствии слышимости, общественной немоте.

III. «Слышимость»

Диалог возможен при условии слышимости, т. е. акустики «понимания». Я тебя слышу-понимаю сознанием, а не только ухом. Я тебя слышу, т. е. понимаю, что ты говоришь. «На всякий звук свой отзвук в воздухе пустом». Эхо. Античность универсально «эхолотична». Диалог и взаимослышимость той растворившейся в мифе страны так же уникальны, как и вся ее загадочная материя. Эллинские диалоги тоже больше не повторились никогда, как и другие идеи античности. Фрагментарность письменных текстов – это не только потери и превратности судьбы, но и то, что большой объем информации в Древней Греции был устным. По-настоящему письменная индустрия присуща более позднему времени. Например, александринскому эллинизму и особенно Риму. Развитие письменности, изобретение пергамента в эллинистическом Пергаме было обусловлено уже иными потребностями культуры. Греческий алфавит – буквенный, а не слоговый или словный. Алфавит никуда не пропал, а стал протоалфавитом нашей устной и письменной речи. Он создает новую подвижность, новые возможности письменной речи, но значение устных, публичных диалогов в полисной Греции выше письменных. Эхолотичность Греции уже в эпоху эллинизма (III–I вв. до н. э.) практически стала постепенно исчезать. И на долгое время исчезла. И даже юридическое красноречие в демократическом Риме не может сравниться с диалогами Греции. Не говоря о Византии, которая писала одно, говорила другое, а думала третье.