Читаем От дворца до острога полностью

В городе же был люд, возле которого можно было получить Христа ради не кусок крестьянского хлеба, а деньги, у которого не хомут или вожжи, не бабьи тряпки, а более ценную добычу можно было унести. И укрыться в городе было легче, и сбыть краденое проще, и острог, сколь бы ужасен он ни был, все же не то, что жилистые бабьи или пудовые мужицкие кулаки, а то и кол, вбитый в задний проход неудачливому конокраду.

Так что русский город был еще и скопищем разного залетного люда. Сюда стекалось также множество «труждающихся и обремененных», выпавших из сословной среды. Это были многочисленные бродяги, босяки, о которых отчасти уже шла речь, а также сотни и тысячи нищих и странников, мало чем отличавшихся от бродяг.

Широко распространенное в России нищенство было двух типов: временное, случайное, и постоянное, профессиональное. В первом случае нищими были обычные крестьяне из малоурожайных (Смоленская, Владимирская, Рязанская и др.) губерний либо местностей, пораженных недородом или полным неурожаем. Однако такие нищие обычно побирались по окрестным деревням и были приметой сельской повседневности.

Но широко было распространено и постоянное профессиональное нищенство, вплоть до того, что в России были целые волости, где оно являлось такой же профессией, как плотничный или гончарный промысел. Довольно известный помещик Нижегородской губернии князь Грузинский просто посылал своих крепостных нищенствовать, и они со сбора платили ему оброк, как обычные крестьяне. В таких местностях невеста собирала себе нищенством приданое, а девка не выходила замуж за парня, если он не мог собрать порядочной суммы. Профессиональное нищенство было и уделом многочисленных слепцов и калек: тяжелая крестьянская работа и пожары производили их великое множество, а жизнь в деревне, на грани выживания, была жестокой, и никчемный калека был ненужным едоком. Приходилось изыскивать собственные средства существования. И вереницы слепцов за мальчиком-поводырем, иногда купленным у бедных многодетных родителей, брели по дорогам, стекаясь в города и монастыри.


Нищие


Сколько их было, профессиональных нищих? Конечно, особого учета никто не вел. Но в Петербурге, например, по официальным данным, в начале ХХ в. числилось 25 тысяч нищих – для миллионного города немало. Кстати, нищенство здесь было запрещено. Журналист В. Михневич писал: «Как известно, нищенствовать в Петербурге строго воспрещается по требованиям благочиния. Никому не возбранено бедствовать… питаться акридами, а если нет и акрид, то без проволочек умирать с голоду, но доводить об этом до сведения общества строго воспрещается» (Цит. по: 118; 93). Полиция должна была забирать нищих для доставки в дома трудолюбия и подобные заведения, но ведь от русской полиции можно было всегда откупиться, да и полицейские – тоже люди и при взгляде на просящую подаяния дряхлую старуху в лохмотьях могут и отвернуться…

Крестьянин-«кусошник» стеснялся своего занятия и, войдя в избу за подаянием, молча стоял у двери, шепотом произнеся «Подайте, ради Христа». Профессиональные нищие были крикливы и назойливы и брали не хлеб, а «копеечку», оказавшиеся же в суме хлеб, яйца или холсты продавали. Такие нищие, проходя деревней, при случае не стеснялись и стянуть что-либо. Добытое нередко пропивалось в притонах либо же, при бережливости, пряталось среди лохмотьев, и так иногда сколачивались изрядные суммы. Но деревня для таких нищих была случайным, попутным местом сбора: они тянулись к известным своими святынями монастырям и к городам с их многочисленными церквями и сердобольными купчихами. Здесь они наполняли церковные паперти, ссорясь и вступая в драки из-за места, иногда даже откупая его, здесь они вразнобой распевали «Лазаря» или старинные духовные стихи и демонстрировали свои, иногда фальшивые увечья. Эти нищие помнили, где какой престольный праздник, в каком монастыре чудотворная икона и в какой день ее празднуют, они хорошо знали множество духовных стихов. Скучающие купчихи и мещанки, а то и приглуповатые чиновницы часто приглашали таких нищих, жадно выслушивая самые фантастические новости, рассказы о святых местах, где рассказчики отродясь не бывали, умилялись пению. Ради спасения души, отправляясь к богослужению в храм, многие специально для нищих наменивали мелкой медной монеты, оделяя каждого, а по праздникам, например в именины, собирали их во дворе за специальным столом. Для нищих на Руси пекли по определенным дням специальные пироги и варили кашу. А в монастырях по праздникам для них устраивали простые, но обильные столы во дворе. В общем, нищенство на Святой Руси было прибыльным делом: каждый помнил, что «от тюрьмы да от сумы не зарекаются», и подавал, сколько мог.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь русского обывателя

Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги
На шумных улицах градских
На шумных улицах градских

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В. Беловинского «Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских» посвящена русскому городу XVIII – начала XX в. Его застройке, управлению, инфраструктуре, промышленности и торговле, общественной и духовной жизни и развлечениям горожан. Продемонстрированы эволюция общественной и жилой застройки и социокультурной топографии города, перемены в облике городской улицы, городском транспорте и других средствах связи. Показаны особенности торговли, характер обслуживания в различных заведениях. Труд завершают разделы, посвященные облику городской толпы и особенностям устной речи, формам обращения.Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Леонид Васильевич Беловинский

Культурология
От дворца до острога
От дворца до острога

Заключительная часть трилогии «Жизнь русского обывателя» продолжает описание русского города. Как пестр был внешний облик города, так же пестр был и состав городских обывателей. Не говоря о том, что около половины городского населения, а кое-где и более того, составляли пришлые из деревни крестьяне – сезонники, а иной раз и постоянные жители, именно горожанами были члены императорской фамилии, начиная с самого царя, придворные, министры, многочисленное чиновничество, офицеры и солдаты, промышленные рабочие, учащиеся различных учебных заведений и т. д. и т. п., вплоть до специальных «городских сословий» – купечества и мещанства.Подчиняясь исторически сложившимся, а большей частью и законодательно закрепленным правилам жизни сословного общества, каждая из этих групп жила своей обособленной повседневной жизнью, конечно, перемешиваясь, как масло в воде, но не сливаясь воедино. Разумеется, сословные рамки ломались, но modus vivendi в целом сохранялся до конца Российской империи. Из этого конгломерата образов жизни и складывалась грандиозная картина нашей культуры

Леонид Васильевич Беловинский

Культурология

Похожие книги

Год быка--MMIX
Год быка--MMIX

Новое историко-психо­логи­ческое и лите­ратурно-фило­софское ис­следо­вание сим­во­ли­ки главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как мини­мум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригина­льной историо­софской модели и девяти ключей-методов, зашифрован­ных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выяв­лен­ная взаимосвязь образов, сюжета, сим­волики и идей Романа с книгами Ново­го Завета и историей рож­дения христиан­ства насто­лько глубоки и масштабны, что речь факти­чески идёт о новом открытии Романа не то­лько для лите­ратурове­дения, но и для сов­ре­­мен­ной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романович Романов

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян – сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, – преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия