От фермы к фабрике

Сравнение России с прочими государствами, экспортирующими зерно, также не дает оснований для формирования позитивной точки зрения. Таким странам, как Индия, Аргентина или Австралия, феномен продолжительного роста ВВП на душу населения был также неведом на протяжении всего периода 1913–1940 гг. — вплоть до начала Второй мировой войны, которая стала катализатором роста. Незначительный рост наблюдался с этого момента в Индии. Пример Аргентины же, напротив, заслуживает внимания из-за регрессии: так, в 1913 г. эта страна по экономическим показателям была в списке мировых лидеров, процветала и переживала расцвет урбанизации, уровень которой был значительно выше, чем в России. Сегодня же Аргентина — бедное государство, один из наименее благополучных регионов мира. Серьезных успехов, несомненно, добилась Австралия, хотя и здесь следует сделать оговорку; так как при сравнительном анализе ее достижений и развития США становится очевидным, что и это государство столкнулось с существенным снижением уровня доходов. И лишь Канаду можно причислить к безусловным историям успешного экономического развития. Все эти примеры позволяют сделать вывод о том, что в XX в. успешная стратегия развития предполагала нечто большее, нежели просто наличие характеристики «экспортера зерна по состоянию на 1913 г.» в анкете государства.

С учетом вышесказанного можно отметить, что если так сложно доказать вероятность достижения Россией темпов роста, аналогичных показателям Германии, то вряд ли можно допустить, что возможна такая историческая перспектива, при которой России удалось бы сократить разрыв с Западной Европой, ведь такой рывок требовал бы еще более высоких темпов экономического развития. Утверждение же о том, что капиталистический путь развития позволил бы России достичь уровня жизни, как во Франции и Великобритании, предполагает, что в период в 1913–1989 гг. темпы роста душевого ВВП должны были бы составлять около 3,3 %. Только в этом случае к 1989 г.

Россия могла бы с 1488 дол. в 1913 г. подняться до уровня в 18 тыс. дол. В мире есть только одна страна, которой удалось совершить такой скачок. В 1913 г. доход на душу населения в Японии примерно был равен российскому показателю, а к 1989 г. объемы производства японской промышленности сравнялись с западноевропейскими показателями. Так на каком основании мы должны поверить, что капиталистическая Россия была бы похожа сегодня на Японию и достигла бы вершин мирового рейтинга? И где гарантия, что она не осталась бы где-то позади, довольствуясь серединой или даже нижними позициями в списке экономического развития.

Очевидно одно: источники экономического роста в XX в. исчерпали свой потенциал, а значение ключевых факторов кардинально изменилось. Так, главным двигателем экспансии аграрного сектора был рост цен на пшеницу. После Первой мировой войны, когда произошел резкий спад цен в этой отрасли, остановилось и освоение пахотных земель по всему миру. В 1930-е гг. — годы Великой депрессии, когда цены на зерно достигли минимума, начался обратный процесс: вывод земель из сельскохозяйственного фонда. Сталин стяжал дурную славу, предлагая крестьянам продавать зерно государству по очень низким ценам. Однако совсем не очевидно, что цены на Украине были ниже, чем в то же самое время в Саскачеване (провинция в Канаде. — Примеч. пер.). И если бы Россия пошла по капиталистическому пути развития, то российский «пшеничный бум» окончился так же, как в Канаде, Австралии и Аргентине. Ее ожидало такое же резкое замедление темпов роста доходов, которое наблюдалось в этих странах.

Повышение производительности сельскохозяйственной отрасли также не гарантировало продолжения аграрной экспансии. К 1913 г. показатели урожайность российского сельскохозяйственного земельного фонда достигли уровня урожайности американских равнин и канадских прерий, который сохранялся вплоть до начала Второй мировой войны; именно в этот период началось массовое использование химических удобрений, которые позволяли резко повысить плодородие почвы. Этот способ применялся и в Советском Союзе[16], однако следует подчеркнуть, что до 1950-х гг. в распоряжении крестьян в России практически не было способов повышения производительности данной отрасли, поэтому дальнейший прогресс в этом направлении был невозможен.