От 'Глухаря' до 'Жар-птицы'

Хватились его только перед обедом, когда дневальные пришли получать пайки для своих бригад. Хлеборезка оказалась запертой на все замки. Самого хозяина нигде в лагере не нашли. Подняли тревогу...

С комендантского лагпункта примчался встревоженный Николай Иванович Лебедев. Взломали замки - пусто! Хлеб на сегодня получен не был. Некормленый лагерь бурлил.

Обозленные, согнанные к вахте работяги отказывались покидать зону, требовали законную пайку.

С крыльца вахты, как с трибуны, Николай Иванович призывал работяг соблюдать порядок, не паниковать... Угрожал, уговаривал потерпеть, обещал, как только поднесут хлеб с пекарни, немедленно отправить его в забой для раздачи.

Пекарня находилась в пяти километрах от "Глухаря" на прииске Тимошенко.

Кое-как ему удалось утихомирить работяг, уговорить построиться. Одну за другой конвой принимал бригады и выводил из лагеря за вахту.

Меня вывели из строя и потребовали к начальнику.

Едва я переступил порог кабинета Габдракипова, "моя судьба", находившийся там, встретил приказом:

- Принять хлеборезку! Будет порядок?

Похоже, настал и мой "звездный час"! Начальник, кажется, сменил наконец гнев на милость.

По его лицу я понял, что мою кандидатуру они обсудили и утвердили сообща с Габдракипо-вым.

Как объяснить им, что перспектива стать хлеборезом мне ни с какой стороны не улыбается... Как объяснить им это?

- Спасибо за доверие, гражданин начальник, но через неделю кончается срок моего заключения - я освобождаюсь! - Я ударился в дипломатию.

Действительно, 5 июля 1943 года истекал пятилетний срок, вынесенный мне заочно Особым совещанием. Мне интересно было знать, как отнесется к этому Лебедев? Но "на челе его высоком не отразилось ничего..." Он, как и я, прекрасно знал, что никакого освобождения не последует, а состоится лишь "спектакль" на тему освобождения. Не последнюю роль сыграет в нем и мой дорогой начальник.

5 июля, на очередное представление комедии под названием: "На-кось, выкуси!" (автор - Иосиф Сталин, в содружестве с Берией Л., Ежовым Н. и др.), разыгрываемой чуть ли не каждый день у письменного стола УРЧ лагеря, буду приглашен и я.

"Моя судьба" попросит меня сесть, неторопливо вытащит из ящика стола важную бумагу с государственным гербом, увенчанным буквами: "СССР, СССР, СССР", и зачитает: "Такой-то (имярек), отбыл срок наказания, подлежит освобождению из исправительно-трудовых лагерей, о чем и уведомляется". Под бумагой следуют несколько факсимиле подписей известных всей стране государственных деятелей, олицетворяющих Советскую власть, партию и органы безопасности.

Пока я ставлю подпись под документом и благодарю за освобождение, "моя судьба" вытаски-вает другую не менее важную бумагу, с тем же гербом, в виньетке тех же букв: "СССР, СССР, СССР", и зачитывает: "Такой-то (имярек) задерживается в исправительно-трудовых лагерях в качестве заключенного до окончания Великой Отечественной войны". Под бумагой следуют подписи тех же государственных мужей, ныне известных всей стране и как государственные преступники

- Почему вы молчите, гражданин начальник? Вы не верите, что меня освободят? Говорите, не молчите.

Он с иронией посмотрел на меня.

- Твое освобождение от меня не зависит, ты же знаешь!..

- Я знаю. Но кого назначить хлеборезом - зависит от вас.

- Вот я и назначаю тебя.

- Но я никогда этим делом не занимался и не хочу заниматься. Честно говоря - все хлеборезы жулики!

- Я не спрашиваю тебя, хочешь или нет! Я приказываю.

- Приказываете стать жуликом? Неужели нельзя найти другого кого-нибудь?

- Кого? Не видишь, кто в лагере находится?

- Вижу.

Я посмотрел на Габдракипова, в надежде найти у него понимание.

- Соглашайся, Жженов! Прошу тебя,- сказал Габдракипов.

- Влипну я с этим хлебом, гражданин начальник! - упорствовал я.- Не умею я торговать, поверьте... Мало вам одного растратчика, что ли?

- Как только найду подходящего человека - заменю. Но сейчас такого нет!..- Лебедев перешел с начальственного тона на простой, человеческий.Нельзя дальше держать лагерь голодным. Не видишь, что делается? Меня интересует, будет ли порядок?

Он замолчал, как бы раздумывая, стоит ли сказать мне еще что-то, и, решив, что стоит, неожиданно выпалил:

- Запрос на тебя пришел из Усть-Омчуга. Так что не советую ссориться со мной, артист!..

- Это серьезно, гражданин начальник?.. Вы не шутите? Из культбригады, да?-обрадовался я.

- Не шучу. Так что, будет порядок? Он точно рассчитал, чем можно сломить мое сопротив-ление.

- Обещаю, что "комбинаций" с хлебом не будет. А будет ли порядок, не знаю, не уверен. В этом деле я младенец, учтите это.

- Ладно, учту. Иди принимай хлеб и торгуй, младенец.

Вот так я стал хлеборезом.

Получил место, за которое другие дрались, интриговали и давали взятки... Не меньше, чем теперь дают за место в пивном ларьке или на бензоколонке.

Получил место, позволяющее извлекать при желании личную выгоду, стать чуть ли не самым влиятельным придурком - единоличным распорядителем основного жизненного продукта - хлеба!

Хлеб - валюта! Единственная в условиях штрафного лагеря. Даже золото отошло на второй план.