От голубого к черному

Выступление закончилось «Ответом», их единственным выпущенным на «Релент лейбл» синглом. Я купил его несколько недель назад. Медленная, задумчивая композиция, которая вряд ли бы привлекла внимание на лонг-плее. Вживую ее последние строчки полыхали как пламя, сгорая в неровной инструментальной коде, скорее атональной, нежели громкой. Карл играл точно во сне, теперь он выглядел спокойнее, менее напряженным. Подобный финал всегда значит больше для группы, чем для публики. Она закончилась внезапно, «Треугольники» ушли со сцены, забрав гитары и палочки, точно намеревались продолжить играть в соседней комнате. Аплодисменты были негромкие, но продолжительные.

В баре все еще продолжали наливать, хотя по меркам паба на Алчестер-роуд было уже поздновато. Задняя часть зала была затянута дымом. Это напомнило мне о комнате моего друга, в которой я потерял девственность под звуки «Астральных недель» [1]. Среди публики было полно людей, которых я знал зрительно, в основном музыкантов. Низенькая девушка с нимбом торчащих черных волос и жирной подводкой вокруг глаз, похожей на очки; она и ее парень, сутулый артист пантомимы с волосами, как дождевая завеса, играли в трэшовой группе, которую я видел с год назад. Я не ждал, что «Треугольники» появятся в баре; они казались слишком претенциозными, слишком небирмингемскими для этого. Я пошел прочь от бара с полной пинтой в руке и чуть не врезался в Карла Остина.

Он был на пару дюймов выше меня, с шапкой кудрявых темных волос, которые, казалось, стремились перерасти в хаос. Стоя рядом с ним, я видел впадины на его щеках, угольную тень под скулами. Ему было где-то под тридцать, красавец в угловатом, кельтском духе. В паре футов позади него остальные «Треугольники» поспешно глотали «Даймонд Уайт» из блестящих бутылок. Карл поднес ко рту стакан с каким-то светлым алкоголем и сделал большой глоток. Я закусил губу.

— Привет. Неплохо сыграли.

Карл улыбнулся. Зубы у него были хорошие, но улыбался он как-то криво, точно стеснялся их.

— Спасип. Дэвид Пелсолл, верно? Рад, что ты смог выбраться.

— Мартин сказал, что ты хотел поговорить со мной.

Мартин был местным музыкальным журналистом, кинокритиком и всеобщим другом. Он позвонил мне в эти выходные.

Темные глаза Карла смотрели сквозь меня. Затем он большим пальцем показал на бас-гитариста.

— Стив сваливает в Бристоль. Нашел новую работу. Мартин сказал, что ты сейчас без дела. Вот я и подумал…

Должно быть, он видел меня с «Голубым нигде» на одном из наших лучших выступлений, сообразил я, в один из тех редких моментов, когда выпивка подогрела нас, но не спалила.

— Возможно, — сказал я. — Да.

«Треугольник» казался мне несколько слабоватым. Но в самом Карле что-то было, настоящий голос и какая-то мистика, нечто призрачное. С более жестким саундом они могли бы стать по-настоящему волнующими. Так или иначе я сделал то, что всегда делал, когда меня хвалили, — уступил. Потому что эго у меня, как изголодавшаяся лисица, и приходилось бороться, чтобы она не пожрала меня изнутри.

Карл пожал плечами. Затем порылся в кармане своей черной джинсовой куртки и вытащил кассету.

— Послушай. Посмотрим, что скажешь. Если заинтересуешься, позвони. Номер внутри на карточке. Понравится, не тяни время.

— До скорого, — ответил я. — Рад был вас послушать.

Его пальцы коснулись моего рукава; я содрогнулся от краткого прилива предвкушения. Когда я опустошил свой стакан (всего лишь третий, но сидр крепкая штука), углы «Треугольника» собрались вместе и ушли во внешний мир. Готическая пара из «Свободного жребия» ушла вместе с ними. Я вышел из паба, один, на улице заметно похолодало. Невидимый дождь размывал свет фонарей и стучал по крышам автомобилей как щетка ударника. Отраженный свет сгустился, заплутав между облаками и городом, оставляя место для звезд.

Ночью Бристоль-роуд между университетом и Кэннон-хилл совершенно пустынна. С одной стороны студенческое гетто: кучка букинистических лавок, маленьких музыкальных магазинчиков и ресторанчиков. Дома по большей части поделены на двухместные комнатушки. На другой стороне временный район красных фонарей, окруженный полицией и местным «комитетом бдительности». А по середине миля тишины; деревья обрамляли дорогу, как огромные клочья перьев, трясущиеся на ветру. Масштаб и бесконечное повторение всегда заставляли чувствовать меня потерянным.

Было уже почти десять вечера. Дождь процарапывал круги света вокруг фонарей. Опавшие листья казались черными. Ходить здесь в наушниках означало напрашиваться на неприятности. Но сейчас вокруг не было ни души. Я поставил демо-запись «Треугольника» в свой плеер. Это походило на эхо, окутавшее меня: глухие, настойчивые ударные; пара конфликтующих гитар, одна резкая, другая текучая. Я пытался следить за линией баса, понять его роль в структуре каждого трека. Но голос Карла отвлекал меня. Его вокал казался слишком странным для этой музыки. Я попытался пересмотреть саунд группы, сделать его более резким и мощным, не таким текстурным. Но что он об этом подумает?