От голубого к черному

Карл замолчал. Его лицо стало замкнутым. Я поежился и придвинулся поближе к нему, но он, казалось, даже не заметил этого. За темной рекой солнца было практически не видно, но оно поймало несколько обрывков облака и подсветило их как бумагу.

— Странное место, верно? Есть в нем что-то дикое. Из тех, что используешь для сноски, когда рисуешь карту — чтобы нанести контуры или что-то там еще.

— Карл, что ты хочешь сказать?

— Я нашел это место случайно. Дин не знал о нем, никто не знал. Эти заброшенные здания тогда были домами и мастерскими, сюда было гораздо труднее добраться. Я забирался сюда и смотрел, как садится солнце, чувствуя себя так, будто я последний человек на земле. Однажды, мне тогда было тринадцать, Дин прокрался за мной сюда. Один, без поддержки. Он доставал меня примерно месяц, не так долго по сравнению с тем, что вышло потом, но достаточно для того, чтобы меня начинало тошнить от одного его вида. Он сказал, что просто хочет поговорить. Но вместо этого, ничего не сказав, он прижал меня к дереву и положил руку мне между ног. Внезапно я вспомнил, как он смотрит на меня в душевой. Я не понимал, чего он хочет. Как бы то ни было, то был первый раз, когда мы наспех сделали это. И он поцеловал меня, и это было куда более интимным, чем все остальное. Я все еще не могу в это поверить.

Карл наклонился вперед, обхватив себя руками. Он был очень напряжен.

— Когда я увидел его в следующий раз, он снова был с дружками. Они загнали меня в ловушку под железнодорожным мостом, возле станции. Дин ударил меня в лицо, разбил губу. Он назвал меня Пэдди. Ты ебаный Пэдди, ебаный картофельный мудак. Я не знал, что делать. Подумал, что он убьет меня, если расскажу его дружкам, что было между нами. Через несколько дней я пришел сюда, он ждал меня. Один. Я велел ему уебывать. Но он остался. На этот раз мы зашли дальше — отсос, руками. Мы довольно долго не трахались. Все это время он продолжал нападать на меня, обзывать перед другими детьми. Иногда он делал мне больно — сбивал с ног, плевал на меня. Его дружки могли ударить меня, все что угодно. Но он никогда не бил меня, когда мы оставались вдвоем. Когда он причинял мне боль здесь, это было другое. Он брал меня сзади, у дерева или на земле, целуя, когда мы вместе кончали.

Карл замолчал. Он тяжело дышал, его лицо походило на тень.

— Мне стало казаться, что я спятил. Да так оно и было. Мой первый любовник. Он говорил мне, что я его подружка.

Карл бессмысленно рассмеялся сухим смехом.

— Дин был ниже меня, но тяжелее. Крепкий. Светлые волосы ежиком и голубые глаза, казавшиеся бесстрастными, пока ты не замечал страдание в глубине и начинал понимать, каким потерянным он был на самом деле. Мы были детьми. Я просто не хотел его потерять. Я сузил свой мир до этого места, где мы были вдвоем, я и он, и еще несколько мест, где мы делали это, а все остальное перестало быть реальным. Я никому не рассказывал, пока все не закончилось. Это было как… избиения и… наша связь была частью этого секрета. Я никогда не любил насилия, Дэвид, я никогда не хотел этого, но в итоге оно стало заводить меня. Оно завладело мной. Возможно, так было проще, чем поверить в боль.

Он беззвучно заплакал. Я обнял его, чувствуя себя абсолютно беспомощным. Где-то на задворках моего сознания все еще звучал двенадцатитактовый блюз поезда, утешающий и отстраненный.

Примерно через минуту Карл перестал трястись и вытер лицо.

— Как это все закончилось? — спросил я.

Он смотрел в сторону. Вокруг нас листья превратились в силуэты, пространство между ними заполнилось дымом. Карл, казалось, прислушивался к чему-то. Образ внезапно возник из глубин моего сознания: лицо Роба в клубящемся свете клуба «Соловей». Роб был одним из первых моих бойфрендов, манерный мальчик, чей голод и страстное желание обрести опыт и пугали, и возбуждали меня. После того как мы с ним расстались, он подался в любители кожаных прикидов, подстригся и растолстел. Однажды я встретил его в «Соловье», стоявшего абсолютно неподвижно у стены туалета. Я подошел и сказал «привет», он даже не посмотрел на меня и ничего не сказал. Пот стекал по его лбу. Его парень, Дэнни, отвел меня в сторону и объяснил: «Робу не позволяется говорить ни с кем, пока его хозяин не даст разрешения. Его хозяин где-то здесь, пьет». Он посмотрел на бар, где три средних лет затянутых в кожу «королевы» стояли с пивными стаканами в руках. Стаканы потели так же, как пустое лицо Роба.