От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего»: черновики, рукописи, варианты

Портос называл Галю не „малышка“, а „старуха“ (молодежное обращение к подружке, сейчас уже вышедшее из обращения). Значение слова „преступление“, которое не мог вспомнить Портос, Галя объясняла не как „Это когда открывали без спроса сундуки с сокровищами, отбирали у голодных последний кусок, убивали без причин“, а „Это когда сбрасывали бомбы на женщин и детей, сжигали города, травили людей газами…“ Вместо „война“ в рассказе Юла: „…страшная междуусобица, люди избивали друг друга с такой беспощадной свирепостью и так умело, что даже мне стало не по себе“.

В „памирском“ издании еще встречаются „недетские“ слова. Пол в рубке „Пирайи“ был не просто „усыпан какими-то гниющими отбросами и раскисшими сигаретными окурками“, но и „заслякощен“. О Крэге повествуется как о „проклятом“ пауке, а о его лабораториях как о „гнусных“. Убрано из последующих изданий определение „бичкомеры“ в словосочетании „пропойцы-бичкомеры“. Убрано, что приветствие экипаж „Пирайи“ орал „в четыре глотки“. Убраны заявления Мээса: „Во-первых, я лично непьющий…“, „Но все равно, можете мне поверить: алкоголизм — общественное бедствие“. Убрано обращение Макомбера „эй, гражданин“.

Гундосый Клоп превратился позже в Веселого Клопа, Пропойца Дик — в Элегантного Дика, „спектролитовый гроб“ с мертвым Портосом — в „спектролитовую капсулу“. „Каратели“ — охрана в подвалах Великого Спрута — превратились в „тарантулов“, а их оружие (огнеметы) — в лучеметы. Шестирукие роботы после обездвиживания были не „обработаны“ на славу, а „выпотрошены“. Свободные от дежурства охранники в кантине не „развлекаются“, а „пьянствуют“. Эти же охранники назывались „выпивохами и обжорами“. А „похожая на термитник коническая башня из железных опилок“ была „широким приземистым танком“.

Из битвы мушкетеров с экипажем „Пирайи“ позже убрано малоаппетитное: „При каждом ударе морская звезда звучно икала, и от нее летели во все стороны какие-то неопрятные клочья“. Из жалостливой речи Ятуркенженсирхива: „…и ножки у меня жиденькие…“ Из восстановительных процедур для вызволенной из плена Гали: „…через десять минут сделаем ей промывание желудка, поставим питательную клизму…“ Из описания радиста Ка („интересовался исключительно карточной игрой“): „…хотя играть умел лишь в „пьяницу“ и в „простого дурака““. Из описания Арамиса, появившегося у дядюшки Витемы, позже убрано то, что костюм у него был темный „от пота“. Что Арамис прививал морской звезде Ки навыки не просто общежития, а „социалистического“ общежития. А Мээс улепетывал по коридору, „оставляя за собой по полу мокрые пятна“. Убрано из повествования о борьбе тарантулов с мушкетерами: „Как говорится, чего хотели — на то и налетели“.

Только в этом издании присутствует в отношении плененного Юла: „Не подвергать же его, в самом деле, допросу третьей степени!“ И в гневной речи Макомбера к Гале, пожалевшей Юла: „Или нот двухголовый преступник не соврал, и машина на мозгах разумных существ действительно привиделась вам в бреду?“

Вместо „Галя проснулась от глухого свирепого рева“ в этом издании было: „Гале приснилось, будто Двуглавый Юл заставил ее играть в странную игру: ловить ее собственную голову, которую он таскал на веревочке по грязному вонючему ковру. В конце концов она изловчилась и поймала-таки голову за волосы, но Двуглавый заорал своим глухим свирепым голосом, и она проснулась“.

Речь Юла в этом издании еще не исправлена ретивыми цензорами. Поэтому только здесь можно услышать от Юла: „Теперь сиди и не рыпайся“, „Нашла дурака, тоже мне…“, „Ладно, черте ним! Где наше не пропадало, верно?“, „Назло мне оклемается“, „Явились, не запылились“, „Загибаюсь я“, „Начал было кудесить“, „Вот такое дело, ребята“, „У вас головы большие и не пробитые“, „Вы его по хоботу!“, „Живут же люди!“, „Дай же я тебя лобызну!“… Здесь же можно прочесть монолог уже излеченного Юла во время воскрешения Портоса:

— Ну чего, в самом деле, сгрудились? — заорала вдруг левая голова Двуглавого Юла полицейским голосом. — Чего не видели? Отойдите, не мешайте! Работать ведь невозможно! Лезут тут под руку всякие, работать мешают… Человек предка своего, можно сказать, воскрешает, а они под руку лезут, верно, доктор?

Отрывок:

— А суть, ребята, вот в чем, — понизив голос, проговорил Двуглавый Юл. — Неохота мне помирать, вот в чем суть. И ведь не то чтобы я смерти боялся. Видел я ее во всех видах: и огненную, и ледяную, и голодную… И сам убивал немало, и меня убивали… Нет на смерть я нагляделся и ничуть ее не боюсь. Но умирать мне все-таки не хочется.

Двуглавый Юл даже зажмурился от сочувствия к самому себе.

— И вот теперь, — продолжал он и то ли хихикнул, то ли всхлипнул тихонько, — остался у меня один-единственный шанс на спасение.

в первоначальном варианте выглядел так: