От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего»: черновики, рукописи, варианты

Андрей Т. уже и не пытался вставить словечко. Он уныло погрузил нос в чашку с чаем, хлебал, кусал и жевал калач, но уже не чувствовал ни вкуса, ни удовольствия. Видимо, все взрослые таковы. Может быть, они и умны, по-своему, но простейших вещей понять не умеют. Совершенно как старший брат-студент: интегралы, дифференциалы, потенциалы, вариационное исчисление, а дашь ему задачку про трудодни, он ее без иксов-игреков решить не может, пыхтит только от злости… И все время говорят. Обожают говорить, и так, что возразить вроде бы невозможно, а все — не то. Не про то. А возразить нечего. Возразишь — говорят: не хами. Еще раз возразишь, уже по-другому, вежливо — начинаются вытекающие последствия.

Надобно было срочно менять тему беседы, и воспользовавшись тем, что Конь Кобылыч приостановился ненадолго, чтобы перевести дух и подлить кипятку в заварочный чайник, Андрей Т. ворвался в образовавшуюся паузу:

— А вы не знаете случайно, что тут вообще такое?

— Где? — спросил Конь Кобылыч, и темное лицо его стало еще темнее.

— Да вот тут. Везде. Тоннель какой-то, бассейн…

Конь Кобылыч посмотрел на Андрея сумрачно и вдруг шмыгнул носом.

— Не уполномочен, — сказал он. — Не мое это дело. Мое дело маленькое: доставать со дна разных-всяких, которые утопли от глупости. Достанешь его, откачаешь, просушишь и — домой, к мамочке.

— И много таких… которые?..

— Много ли, мало, а работы хватает. Телевизор посмотреть некогда, не говоря уж о том, чтобы театр посетить.

— Что же, они все плавать не умеют, что ли?

— Кто умеет, кто не умеет, а просушить всех надо, и объяснить надо каждому что к чему, а они — бестолковые. Говоришь, говоришь, а им — как горох об стену.

— Почему?

— Не знаю. Раньше, я понимаю, были в основном неграмотные, а теперь кого ни возьмешь, четыре класса уж точно окончил, а многие даже и все восемь. Казалось бы: образованные люди, должны разбираться что к чему. Нет, не разбираются…

— И все они идут Генку спасать?

— У каждого свой Генка, — сказал Конь Кобылыч совсем уже угрюмо. — Каждый по-своему с ума сходит, и каждого приходится обратно в ум вгонять… — Он оборвал и махнул рукой. — Эх-ма, да не об них речь. Вы-то как? Пообсохли? Самочувствие как? Нормальное?

— Нормальное, — сказал Андрей.

Он почувствовал, что беседа идет к концу, и это обстоятельство его почему-то обрадовало. Хотя Конь Кобылыч и говорил вроде бы вещи обыкновенные и казался добрым дядькой, но было в нем что-то такое неприятное. Есть такие люди, которым сказать нечего и именно поэтому они очень много и веско говорят. И еще есть такое раздражающее понятие: „практичность“. Оно вызывало в воображении некое неопределенное лицо с поджатыми губами и глазами, лишенными выражения. Конь Кобылыч был несомненно как-то связан с этим понятием, хотя губы у него были как губы, а глаза — скорее даже грустные и совсем незлые.

Андрей Т. принялся одеваться. Он очень спешил, ему хотелось поскорее отсюда уйти, и он только мельком удивился, откуда взялись эти роскошные джинсы „суперрайфл“, и какая-то попсовая рубашечка, изукрашенная иностранными надписями на непонятном языке, и уж вовсе невообразимые ботинки-сапоги все на молниях и почему-то с карманами.

— Вот и хорошо, — приговаривал между тем Конь Кобылыч, оказывая посильную, но непрошенную помощь в натягивании, застегивании, защелкивании и одергивании. — Вот и ладненько… И домой… К мамочке…

Приближался очень неприятный момент объяснения и расставления точек над „и“.

— Мамы дома нет, — пролепетал Андрей, стремясь то ли отдалить этот неприятный момент, то ли сгладить резкости, которые неизбежно должны были сейчас возникнуть.

— Ну, к папочке… — не вступая в спор, ответствовал Конь Кобылыч.

— И папы нет, — пролепетал Андрей. Ему очень не хотелось кого-либо обижать.

— Но дом-то у вас есть? — сказал Конь Кобылыч. — Или дома тоже нет?

— Дом есть. Но мне не надо домой. Мне надо наоборот. Генка ведь…

— Опять двадцать пять за рыбу деньги, — произнес Конь Кобылыч с какой-то унылой досадой. Он набрал в грудь побольше воздуху и пошел, и пошел, и пошел…

Андрей услышал огромное количество пословиц и поговорок, как правило назидательных и совершенно ему незнакомых. Например: „До ста лет жила кума — да так не нажила ума“. Или скажем: „Сила солому ломит“. Или даже такой шедевр, как: