От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего»

На полях черновика иногда Авторы пишут заметки — что надо изменить или добавить. К примеру, в черновике отсутствует следующая часть диалога:

— Нуда, нуда! — откликался Изя. — Если у еврея отнять веру в бога, а у русского — веру в доброго царя, они становятся способны черт знает на что…

— Нет… Подожди! Евреи — это дело особое…

Есть лишь заметка на полях: «— Отнять веру в доброго царя… — Евреи — это дело другое…»

И когда Воронин, побывав в Красном Здании, возвратился в прокуратуру, увидел Вана и разговаривает с его соседом, тот (в черновике) лишь «приставил палец к ноздре и шумно высморкался». На полях заметка: «У Андрея у самого подбит лоб, поэтому и тот сух». И уже в следующей рукописи появляется отрывок: «Детина посветил на него своим фингалом, ухмыльнулся (Андрей тотчас вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу)…»

Размышления Воронина по поводу Красного Здания и поданной начальством идеи о специально распространяемых слухах в черновике передаются так: «Действительно, по-видимому, в Городе вполне могли существовать люди, для которых распространение жутких легенд и панических слухов, создание обстановки террора и ужаса могло бы оказаться полезным. Таких людей, действительно, надлежало выловить и подробнее выяснить их конечные цели, а также — кому они служат». Тут же на полях присутствует заметка Авторов: «Несообразности в показаниях — искажение слухов при передаче». И Авторы в соответствии с этим изменяют текст: «Если в городе действительно есть люди, которые поставили перед собою (или получили от кого-то) задачу создать среди населения атмосферу паники и террора, то очень многое в деле о Здании становилось понятным. Несообразности в показаниях так называемых свидетелей легко объясняются в этом случае искажением слухов при передаче. Исчезновения людей превращаются в обыкновенные убийства с целью уплотнения атмосферы террора. В хаосе болтовни, опасливых шепотов и вранья надлежало теперь искать постоянно действующие источники, центры распространения зловещего тумана…»

И отсутствует в черновике: «Пойми, пожалуйста: эти люди не могут не брюзжать. Так уж они устроены. Кто не брюзжит, тот ни черта не стоит. Пусть брюзжат». А на полях написано: «Надо разрешить им брюзжать. Кто не брюзжит, тот ни черта не стоит».

Четвертая часть («Господин советник») сначала называлась просто — «Будни».

В черновике, когда Андрей несколько раз поминает Кэнси (уже после его смерти), Авторы ошибочно называют его «Канэко». И эта ошибка проникла в часть чистовиков (о чистовиках подробнее — ниже) и даже изданий.

Измененные подробности

Комсомольского вожака факультета, где учился Воронин, в черновике звали не Леша Балдаев, а Леша Дадаев. Рэй Додд, пропавший в Здании, в рукописи имел другие имя и фамилию, знакомые читателям по «Стажерам» — Бэла Барабаш. Валька Сойфертис, одноклассник Воронина, умер не в сорок девятом году (как в окончательной версии), а в пятьдесят первом. Бабушку Воронина в черновике звали не Евгения Романовна, а Евгения Сергеевна, а отца его похоронили не на Пискаревке, а в Вологде. У Федьки Чепарева (которому голову оторвало снарядом, о нем рассказывает в романе Давыдов) фамилия в черновике — Чепуров. Хнойпека в черновике зовут Хнеупеком, Пака — Ни. А из окна комнаты картографов свисал голый труп не Рулье, а Бигаса.