От Гринвича до экватора

В 1954 году на голубом экране появилась реклама — тюбик зубной пасты, ознаменовав рождение в Англии коммерческого телевидения. Владельцы новой организации обещали транслировать объявления только в естественные перерывы: между двумя передачами, актами в пьесе, частями симфонии. В действительности же каждые пятнадцать минут с экрана раздаются призывы купить тот или иной товар. Раздаются в самый интересный момент фильма или спектакля. В часы пик, то есть вечером, минута объявлений стоит гигантскую сумму — до двух тысяч фунтов стерлингов.

Ай-Ти-Ви и Би-Би-Си — ярые конкуренты. Пока преимущество за коммерческим телевидением, которое смотрит шестьдесят процентов зрителей, хотя у него одна программа, а у Би-Би-Си две.

Приемы борьбы многообразны. Соперники, рекламируя будущие фильмы и спектакли, повторяют наиболее захватывающие отрывки из них. В 7–8 часов вечера показывают самые «зрелищные» постановки, так как, судя по статистическим данным, телезритель, включив один из каналов, часто не меняет его до тех пор, пока не ложится спать.

В мою бытность в Лондоне Ай-Ти-Ви любила начинать вечернюю программу с «Коронейшн-стрит» или «Фокусника».

Телевизионный центр Би-Би-Си раскинулся в западной части столицы на площади в пять с половиной гектаров. Административные офисы, студии, библиотеки, гостиницы, рестораны, кафе, бары. Здесь трудится восемь тысяч сотрудников, а весь штат корпорации вместе с работниками радиовещания — двадцать восемь тысяч человек.

Здание центра построено в виде вопросительного знака. Не знаю, что хотели сказать этим архитекторы, может быть, что телевидение даст ответы на многие вопросы. В средней части вопросительного знака — приемная для посетителей. В ней меня ждал один из руководителей отдела связи с прессой Брайан Денни.

— Буду опекать вас сегодня, поскольку посторонним категорически запрещено ходить по центру без сотрудников телевидения, — сообщил он.

Мне показалось, что это мягкий симпатичный человек: всем своим видом излучает доброжелательность, близорукие глаза вроде бы смущенно смотрят из-за толстых стекол очков. Однако первое впечатление было обманчивым. Мистер Денни твердо и последовательно выполнял свою функцию: сделать все, чтобы советский журналист не получил нежелательную, по мнению Би-Би-Си, информацию.

Он долго водил меня по пустым павильонам, доброй час держал в подвале среди старых декораций, подробно рассказывая, для какого фильма сделан этот стул, зачем сооружена та кирпичная стена. Гид сразу начинал плохо слышать, когда я говорил, что хотел бы встретиться с работниками корпорации.

Лишь после того, как я заявил, что сейчас пойду — если не с ним, то один — в отдел «Последних известий», мистер Денни провел меня туда. Лица дикторов и политических комментаторов были знакомы. Но побеседовать с ними не удалось, провожатый, ссылаясь но то, что нарушается программа экскурсии, тянул прочь.

Мистер Денни облегченно вздохнул, лишь когда мы вошли в его кабинет и он запер дверь на ключ.

— К чему такая сверхбдительность? Я не собираюсь разбрасывать у вас листовки или, тем более, бомбы.

Он был настолько рад окончанию прогулки по Центру, что разоткровенничался:

— Если вы не то напишете, меня могут уволить.

Вот тебе и на! А как же насчет «полной свободы» в Би-Би-Си, о которой разглагольствовал гид? Все три часа, пока мы знакомились с телецентром, он не слезал и еще с одного конька — «независимости» корпорации. В доказательство процитировал слова Черчилля «В Европе есть три нейтральных государства: это Швеция, Швейцария и Би-Би-Си», сообщил, что по каналам Би-Би-Си запрещено показывать рекламу, рассказал, как в 1926 году руководство корпорации отказалось, несмотря на нажим властей, осудить забастовку шахтеров.

— А вы не могли бы назвать более свежие примеры? Ну, хотя бы последних десяти лет?

Мистер Денни долго и безуспешно думал.

Привести же прямо противоположные факты было нетрудно. Не увидела света передача о финансовых махинациях крупных политических деятелей. Больше года англичане добивались разрешения показать документальную ленту «Говоря всю правду», посвященную безработице. Не появился на экране фильм о жестоком обращении с интернированными североирландцами.

А мученическая смерть Роберта Сэндса! Весь мир содрогнулся, узнав о ней. Шестьдесят дней подряд Сэндс молча отодвигал еду, которую ставили на тумбочку возле его кровати. Так же молча, движением руки давал понять, что не собирается прекращать голодовку.

Вслед за Сэндсом весной восемьдесят первого года эстафету смертельного марафона принимали другие узники тюрьмы Мейз под Белфастом, что в Северной Ирландии. Майкл Дэвин продержался 60 дней, Томас Макилви — 62…

Они умерли. А их можно было спасти. Они добивались не так уж многого: носить в тюрьме свою одежду, не участвовать в принудительных работах, в общем считаться не уголовниками, а теми, кто они есть, — политическими заключенными.