От Гринвича до экватора

… — Хау а ю, Ирина? Хорошо? — мешая русские и английские слова, спрашивает медсестра, склонившаяся над детской кроваткой.

Девочка улыбается в ответ. На ковре у ее постели — матрешка и Микки Маус. На тумбочке — русские и английские книжки-картинки.

Одиннадцатимесячная ленинградка Ирина Чудновская лежала в лондонском госпитале «Бромптон», где ей сделали операцию на сердце.

— Операция была тяжелая и продолжалась больше четырех часов. Но мы довольны самочувствием Ирины, она с каждым днем набирается сил, — считает главный хирург госпиталя Кристофор Линкольн, руководивший операцией.

Линкольн окончил медицинский факультет Лондонского университета. Его специальность — операции на сердце у детей.

Не сосчитать, сколько раз приходилось брать в руки скальпель! — замечает он. — Тем не менее, делая операцию Ирине, я очень волновался. Она — наш первый русский пациент. Советские врачи с блеском провели лечение английской девочки Фионы, и нам хотелось сделать все как можно лучше.

(Семилетней Фионе Каммингс из шахтерского поселка около Ньюкасла угрожала полная слепота. Британские медики разводили руками: мы в данном случае бессильны. «Я не надеялась даже на чудо, но оно произошло», — скажет позже мать Фионы. Волшебниками оказались врачи из московского Института глазных болезней имени Гельмгольца.)

Да, сотрудничество выгодно и нам и англичанам. В СССР поступают с Британских островов станки, ширпотреб. Встречный поток состоит не только из традиционных товаров русского экспорта: леса, пушнины, цветных металлов. По дорогам Англии колесят наши «Москвичи», воды Темзы и других рек родины кораблестроения разрезают «ракеты» на подводных крыльях, на полях и фермах не редкость советские тракторы. В Лондоне и Кардиффе, Ливерпуле и Белфасте я встречал людей с фотоаппаратами «Зенит» или «Зоркий», транзистором минского или рижского заводов.

Но дело и в другом. Когда-то «Таймс» опубликовала информацию о шторме в Ла-Манше под заголовком, который с тех пор не раз цитировали: «Континент отрезан от Британии». Теперь англичанам ясно: времена подобных заголовков миновали, хотя Альбион отделен проливом от материка, он уже не может находиться в стороне от международного развития, это грозит крахом.

…С Роджером Бартоном из Шеффилда я подружился. Бывал у него дома. А однажды мы вместе посетили Шеффилдский университет.

В коридоре стенгазета на русском языке, рядом с ней карта Советского Союза. Чуть подальше портрет Пушкина, а в углу бюст Льва Толстого. Впечатление, будто я снова очутился в альма-матер — на филологическом факультете МГУ.

Шеффилдский университет был открыт в 1965 году, сейчас в нем пять тысяч студентов. На кафедре русского языка вначале училось шесть человек. Теперь студентов больше ста, и принимают далеко не всех желающих. В университет часто приходят бандероли из Донецка с учебниками, книгами.

Студенты засыпают меня вопросами о нашем образовании, литературе, спорте. Потом мы перебираемся из конференц-зала в кабинет заведующего кафедрой, и начинают расспрашивать — тоже по-русски — преподаватели. Мы стоим у окна, а внизу течет Дон.

И вдруг перед моими глазами появляется, как живая, другая река с тем же названием: могучая, неторопливая. Вижу берега с необозримыми просторами полей, со стогами свежескошенного сена, с подступившими к самой воде густыми рощами. Не могу отделаться от ощущения, что я снова дома, снова приехал к нашему тихому Дону. А когда на смену русскому пейзажу опять приходит действительность — серые бетонные настилы, обрамляющие реку, — становится очень грустно. Ностальгия — постоянный спутник тех, кто оказывается за рубежом.

И как приятно, когда на берегу чужого Дона слышишь русскую речь!

Майор Томпсон, герой повести французского писателя Пьера Даниноса, говорил: «Общеизвестно, что весь мир — English speaking, и не понимать ни одного языка, кроме родного, является привилегией англичан». Еще недавно это высказывание было справедливо. Но теперь англичане учатся говорить по-русски. И не только англичане — западные немцы, американцы, ланкийцы, японцы, кенийцы… Желание лучше знать и понимать друг друга, подняться, наконец, «на Олимп», растет, несмотря ни на что, повсюду в мире — от Гринвича до экватора…