От ГУЛАГа до Кремля. Как работала охрана НКВД – КГБ

Титов объясняет мне, что постоянных скамеек нет, потому что заключенные обедают посменно и чтобы они не засиживались в столовой. «Попробуйте наших харчей!» — кричат мне заключенные. Я взял у одного алюминиевую тарелку, поднес ближе к лицу и ахнул: кормят протухшей рыбой. Я сунул эту тарелку Титову под нос. Тот шарахнулся в сторону. «Покушайте наш хлеб!» — кричат обедающие. Я взял кусок хлеба и разломил пополам. Хлеб прилипает к рукам как глина. Ладно, пошли на кухню, что там? Входим на так называемую кухню. Вонь жуткая от протухшей рыбы, грязь кругом страшенная, трудно представить более антисанитарное помещение. Где рыба? Повар открывает бочку с тухлятиной. Спрашиваю, давно ли завезли? Оказывается, стоит с осени, теперь, говорят, вари и корми людей, а от заключенных — одни проклятия.

«За это мало проклинать, судить надо! Титов, что же вы делаете? Ведь эту дохлятину и свинья есть не будет». «А мне сейчас кормить больше нечем», — ответил он. «Ладно, разберемся. Сейчас веди в баню». Титов стал оглядываться. Оказалось, он не знает туда дороги. На счастье, рядом был надзиратель, он и повел нас в баню. Подходим к дощатому сараю, в который ранее складывали известь. Входим внутрь и что же мы видим? Посреди сарая топится жестяная печурка с дымовым выводом на крышу, а вокруг этой печурки сидят, скорчившись, голые, но в шапках мужики. Это была трагикомическая картина, которую вряд ли кому-либо приходилось лицезреть. Спрашиваю мужиков: так что ж вы сидите и не моетесь? Воды нет, еще не привезли, отвечают они. А ветер со стужей насквозь продувает эту «баню». Махнув рукой, я покинул этой сарай и приказал вести меня в пекарню. Вижу, Титов и туда дороги не знает. Выручил начальник оперотдела. Приходим в пекарню. Приказываю пекарю подать буханку. «А хлеба нет, — отвечает он, — весь хлеб ушел в расход». Уже из практики зная, где хранится хлеб, иду в хлеборезку и нахожу там несколько буханок. Беру одну и разламываю ее пополам, хлеб слизистый, к рукам липнет. Я сую этот хлеб в нос пекарю и кричу: «Воруешь, подлец?» Пекарь — на колени и просит прощения. Я приказал посадить его в карцер и завести на него уголовное дело. Я оказался прав: ему в пекарне помогала племянница, которая, как показало следствие, пользовалась бесконтрольностью и уносила муку в деревню, где при обыске у нее были обнаружены немалые запасы.

Закончив с этим, я вспомнил, что еще не был в офицерской столовой. Пошли туда. Входим в зал, где стоят столики на четыре человека. За столами сидят несколько офицеров и надзирателей. Все они в полушубках и шапках. В столовой холодно, хотя живут в лесу. Здание столовой новое, но везде грязь неимоверная, пол землистого цвета, неизвестно, когда был вымыт. На кухне — две пожилых женщины-повара. Спрашиваю их, как дела. Плохо, отвечают. Потому что часто перебои с доставкой продуктов. Нас оскорбляют всячески, сил больше нет, собираемся уходить. Тут не работа, а наказание.

Вернулись мы в кабинет начальника лагеря, и тут я не выдержал: «Генерал, вы — подлец! Вас надо судить за разложение всей деятельности в лагере и личную бездеятельность и безответственность. Была бы моя воля, я бы сейчас дал вам в ухо. За случившееся ЧП назначаю комиссию и возбуждаю против вас уголовное дело».

Титов было вскипел, но я на него прикрикнул и сказал, что отстраняю его от должности, о чем немедленно докладываю министру. Высказав все, что за день накипело у меня на душе, я пошел в шифровальную комнату и направил министру шифровку, в которой изложил состояние лагеря, причины разложения в нем дисциплины и ЧП и просил немедленно убрать Титова и привлечь его к уголовной ответственности по материалам проверки.

Через три дня Титов был отозван в Москву. Материалы расследования я направил и в столицу, и в ГУЛАГ, где они, кажется, и утонули, так как у Титова в ГУЛАГе были старые дружки, такие же держиморды.

Несколько дней я находился в лагере и провел целый ряд экстренных мероприятий по наведению порядка и дисциплины. На собрании заключенных я высказал им свое впечатление об условиях быта в лагере, виновности руководства. Одновременно потребовал немедленного прекращения забастовки и непременного выхода всех на работу. Сказал, что приму меры для улучшения бытовых условий. За убийство надзирателей виновных (они были известны) будем судить.

Я объявил в лагере три санитарных дня. В одном из незаселенных бараков устроили мытье заключенных, подвозя горячую воду из кухни, прожаривали одежду в печах столовой и пекарни. Кстати, врача мне также пришлось строго наказать. Привезли из соседнего лагеря часть одежды, тюфяки и подушки, сено для их набивки. Из этого же лагеря привезли несколько бочек мороженой рыбы. Стали выпекать нормальный хлеб, выдавать положенный сахар, поить чаем и т. д. Обязанности начальника лагеря я возложил на недавно прибывшего заместителя. Эти события происходили зимой 1953 года.