Среди них стояли фрагменты стены, которой был обнесен порт, и некий фундамент, который при ближайшем рассмотрении оказался фундаментом маяка. Под покровом ежевичных зарослей просматривался лестничный пролет, спускавшийся к бывшей пристани. Вполне возможно, по этим самым ступеням проходили Павел, Варнава и Марк, прежде чем ступить на борт корабля и отправиться в свое бессмертное путешествие на Кипр и в Малую Азию.
На тот момент еще не было написано ни единой строчки Нового Завета. Евангелие хранилось в сердце апостола, а не в его руке. Все, что Павел знал об Иисусе, он получил из своего уникального духовного опыта, а также из уст Петра и других прижизненных учеников Господа. И хотя слова Иисуса пока еще не облеклись в письмена, они уже были известны Павлу. Мы можем представить, как он стоял под тугими парусами, обернувшись лицом в сторону далеких берегов Малой Азии.
«И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется. Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой…»
15В душе Павла звучал Глас, и, возможно, именно эти слова слышались ему в завывании морского ветра.
Глава четвертая
Кипр: история и современность
В Александретте к нам на судно загнали две сотни сирийских коз, нагулявших жирок на весенних пастбищах Оронтской долины. Они чрезвычайно смахивали на участников ежегодного съезда какого-нибудь ученого общества.
Эти создания сразу же заполнили наш корабль отвратительным языческим запахом и кипучим движением. Козы напрыгивали на фальшборт, словно намереваясь на глазах у всех совершить самоубийство. Они ловко перепрыгивали с деррик-крана на сходни и каким-то образом
Стадо вовсю резвилось, пока мы медленно двигались на юг вдоль сирийского побережья, но когда корабль миновал Сидон и Тир, козы, похоже, прониклись философским подходом к жизни и уже стояли неподвижно. Мы распростились с ними в Хайфе, надо сказать, без всякого сожаления. Я наблюдал, как лохматое блеющее сборище хлынуло по трапу на залитую солнцем набережную. Процесс контролировали пастухи: они подталкивали коз и что-то приговаривали на хриплом, гортанном наречии, которому обучились, должно быть, еще у Пана в те дни, когда наш мир был юн и весел.
Какое-то время судно постояло, покачиваясь на волнах, возле горы Кармел, а затем двинулось в сторону Кипра. Проходя по полубаку, я заглянул в открытый люк и там, в полутьме, разглядел с десяток сирийских коров, которых везли в Египет. Они флегматично лежали на полу, а вокруг них суетились индюшки и куры. Птицы бродили туда и сюда, что-то выклевывали, порой перебегая через неподвижные тела коров. Над ними на палубе стояла дюжина арабских скакунов, направлявшихся к тренеру в Александрию. Эти заметно волновались: переступали с ноги на ногу, нервно вскидывали породистые головы и раздували ноздри.
Корабль представлял собой сущий ад, составленный из жары, тарахтящих двигателей и неистребимого запаха масла. Смуглые египтяне драили палубу, производя при этом неимоверный грохот своими швабрами. Они суетились в металлических переходах под каютами и выплескивали воду из жестяных ведер. Двери кают были открыты настежь, выставляя на всеобщее обозрение повседневную жизнь корабля. За дверью с табличкой «Каюта № 1» скрывался инженер-шотландец, который в этот самый миг ввинчивал стальную трубу в недра своих ритмично постукивавших механизмов. В «Каюте № 2» обретался грек-повар, с мрачным энтузиазмом помешивавший в котле с жирной подливкой. За табличкой «Каюта № 3» открывался замечательный вид на полутемную кладовую, где в поисках мертвых цыплят шнырял мальчишка, помощник повара.