От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Эту ночь мы провели в маленькой и чистенькой турецкой гостинице. Ее хозяин оказался сирийцем, который некоторое время жил в Соединенных Штатах. По непонятной причине он решил, что я тоже американец. Он пользовался каждым случаем, чтобы заглянуть ко мне в номер — поинтересоваться, как мне нравится у него в отеле, и отпустить несколько комплиментов в адрес Нью-Йорка. Лично мне хозяин показался приятным человечком, хотя Хассан относился к нему с шовинистической подозрительностью, не одобряя его неанатолийское происхождение.

3

Весь день мы мчались по просторам Турции.

Распростившись с Аданой, мы пережили незабываемые три четверти часа, когда наш поезд на черепашьей скорости преодолевал подъем на Таврские горы. Мы ныряли в туннели, вырубленные в скальной породе, и снова выезжали на белый свет в горных лощинах. Слева открывался вид на дикое ущелье, которое даже в солнечную погоду выглядело сумрачным и необжитым. Я, не отрываясь, смотрел в окно. Пейзаж напомнил мне сильно увеличенный перевал Киллекранки. Далеко внизу бежал горный ручей: он низвергался с одного выступа скалы на другой, а в промежутках извивался, прокладывая себе путь в горных расселинах. Склоны густо заросли соснами и елками.

Полковник Балфур из Дэвика, большой специалист по деревьям, как-то рассказывал мне, что, в отличие от средиземноморской растительности, в Малой Азии деревья практически не изменились с апостольских времен. Таким образом, когда Павел шел через Таврские горы с благой вестью о Рождестве, со всех сторон его обступали тысячи рождественских елочек. И каждая из них представляла собой идеальный пушистый конус высотой примерно в четыре фута, и каждая топорщила ветки в ожидании свечек и нарядной мишуры.

Довольно скоро мы очутились на высокогорном плато, где воздух был ощутимо холоднее, чем в Тарсе и Мерсине. Весна здесь наступает на месяц позднее, чем на Кипре и на Киликийской равнине, а пухлые облака на могучих склонах Султан-Дага только и ждут часа, чтобы пролиться дождем на окружающую местность. Киликийские Ворота — своеобразный рубеж: за какие-нибудь сорок-пятьдесят минут мы попали с Востока на Запад.

В конце концов пейзаж за окном меня утомил. Там тянулась скучная зеленовато-бурая равнина, которую лишь изредка оживляли случайные всадники и огромные отары овец. Пастухи в квадратных войлочных бурках останавливались, чтобы поглазеть на проезжавший мимо поезд. Некоторые из них махали вслед своими посохами. Огромные белые собаки вставали на дыбы и злобно скалили зубы. У них на шеях я разглядел массивные ошейники с железными шипами в три дюйма длиной. В Малой Азии пастушьи собаки носят такие ошейники в качестве защиты от волков.

Время медленно тянулось час за часом, а картина за окном не менялась: все та же равнина, переходящая на горизонте в цепочку холмов. Изредка мелькали убогие деревушки, однако в основном пейзаж оставался безжизненным: необъятное дикое нагорье, на котором лишь кочевые юрукичувствуют себя хозяевами.

Спустя несколько часов появились первые признаки приближающегося жилья. Чаще всего это оказывалась расхлябанная подвода, двигавшаяся параллельно нашему поезду. Где подвода — там должна быть и дорога, а все дороги ведут в города. И действительно, вскоре вдалеке показался ряд растрепанных тополей, над ними возвышалась белая башня минарета. Через десять минут мы медленно подъезжали к пыльной платформе, на которой толпились оборванные бездельники. Они прогуливались вдоль вагонов и молча, с каким-то тупым любопытством заглядывали в окна.

Солдаты в просторных мундирах, с винтовками за спинами патрулировали вокзал. Тут же появились вездесущие полицейские с красными петлицами на кителях и красными же околышами фуражек. Из здания станции показался их командир, он настороженно шарил взглядом по толпе.

Однако железнодорожные поездки по Турции имеют и свои светлые стороны. Каждое такое путешествие оборачивается бесконечным пикником. Дело в том, что лишь столичные поезда — те, что отправляются из Анкары, — имеют такую роскошь, как спальные вагоны и вагоны-рестораны. В обычных же поездах пассажиры сами должны заботиться о пропитании. Поэтому закупка провизии становится главным занятием на всех полустанках, где останавливается состав. Некоторые станции специализируются на кебабах — это маринованное мясо, нарезанное кусками и запеченное на шампурах. Продают его обычно маленькие мальчишки, шумной гурьбой бегающие по вагонам. Они заходят в купе, держа шампур за верхушку, и ловким движением стряхивают кусочки мяса на обрывок газеты.

Иногда вместо кебаба продают апельсины, яблоки и пакетики жареных каштанов. И нигде не обходится без симит— наивкуснейших бубликов, обсыпанных кунжутом, — и маленьких чашечек горячего, сладкого кофе, который носят все те же мальчишки.

Однако в этой поездке мне не пришлось покупать еду. Хассан прихватил с собой большую корзину, в которую были уложены жареные цыплята, сыр и свежий хлеб.