От имени государства

Он говорил звучно и неторопливо, со вкусом подбирая слова. Его уверенные интонации выдавали человека, привыкшего наслаждаться жизнью на вершине социальной пирамиды. Он совсем не рисовался. Когда Гарольд что-то приказывал, его собеседники понимали: сопротивление бесполезно. Стоило взглянуть ему в глаза, и все понимали: за ними лежит нечто тверже гранита. Оба были одеты безупречно: он в темном костюме, она — в черном коктейльном платье с низким вырезом. Подол высоко задирался, когда она закидывала ногу на ногу. Они сидели в одинаковых коричневых кожаных креслах в отдельном кабинете рядом с прихожей роскошного найтсбриджского особняка и ждали, когда придут другие гости Гарольда. Пока в доме царила тишина, лишь тикали старинные дорожные часы на каминной полке. На подлокотниках их кресел, на стеклянных полосках, были насыпаны дорожки высококачественного кокаина.

— Ты же обещал, что после Джибрила меня оставят в покое!

— Это последнее задание… на некоторое время. Дорогая моя, речь идет всего об одной студенческой визе!

— Кто он?

— «Спящий». Он уедет на север и заляжет на дно. И будет спать до тех пор, пока не придет время его разбудить. — Он протянул ей полоску бумаги. — Как бы там ни было, наши турецкие хозяева приказывают, а мы им подчиняемся.

Женщина, приближавшаяся к пятидесятилетнему юбилею, была заместителем министра внутренних дел. По возрасту она была лет на десять, а то и больше, моложе Гарольда. Крепкая, короткопалая, со стрижкой боб, она ухитрялась смягчать свой суровый взгляд, когда выступала по телевидению. В Найтсбридж она приехала прямо с работы в темном деловом костюме и переоделась в одной из спален. После приема ей придется вернуться в министерство; необходимо как-то урегулировать кризис после терактов. И эта женщина, занимавшая высокий пост и добившаяся успеха в жизни, не отодвинулась, когда Гарольд наклонился к ней и фамильярно сунул полоску бумаги в вырез ее платья.

— Ему велели посетить наше посольство в Исламабаде в следующий вторник, в десять часов утра по местному времени.

Женщина переложила бумагу в потайной кармашек на молнии в своей сумке.

— Слишком мало времени. Поднимется тревога.

— Он вылетит ночным рейсом в воскресенье; прибудет в Хитроу. Через Дубай.

— Гарольд, я не могу.

— Милая моя, ни у кого из нас нет выбора, так что тебе придется что-нибудь придумать.

Загрохотали отодвигаемые засовы; турки-помощники открывали парадную дверь. Гарольд машинально посмотрел на часы: без двенадцати семь. Он всегда был пунктуальным хозяином.

— Вы, политики, обожаете что-нибудь придумывать… Стараетесь ради своих нянь и любовников, верно? Особенно когда вам кажется, что вы можете выйти сухими из воды!

Большие напольные часы в холле, которые спешили ровно на десять минут, пробили час; мужчина и женщина воспользовались минутами ожидания и принялись втягивать кокаин через свернутые в трубочку банкноты.

— Ты ведь знаешь, все можно очень легко отследить!

— Расслабься. Вспомни о муже и детях. О том, что для тебя по-настоящему важно.

Из холла послышался смех; явились первые гости — ранние пташки.

— На листке, который я тебе дал, есть еще одна фамилия. Это государственный служащий, который позвонит тебе по прямому номеру по совершенно другому делу.

— И тогда мы получим девочку? Таковы условия, да? — спросила женщина.

Гарольд встал, зашел ей за спину и заглянул в вырез платья.

— Нашу английскую розу привезут в субботу. И ты, милая моя, сможешь расслабиться… А сейчас нам пора. Некоторые гости уже пришли, — негромко проговорил он, водя кончиками пальцев по ее шее и подбородку, отчего волосы у нее на затылке встали дыбом.

Выгнув шею, она заглянула ему в глаза и раздвинула ноги; платье задралось еще выше, открыв кружевные чулки и пухлую белую плоть над ними.

— Хватит говорить о делах, Гарольд, — попросила она. — Разогрей меня, пожалуйста.

Он улыбнулся. Так она реагировала всякий раз, когда их хозяева требовали от нее профессиональных услуг. Ее почти детская просьба, как всегда, возбудила его. Кокаин подействовал, и она вдруг показалась ему желанной. Нагнувшись, он сунул руку ей за вырез платья и обхватил ладонью грудь. Руки у него были сильные, как будто принадлежали гораздо более молодому человеку. Он возбуждал ее соски, пока ей не стало больно; но она не вскрикнула и не отстранилась, а, наоборот, обхватила его руку своей, побуждая его продолжать.

Без двух минут семь один из турок-помощников улыбнулся и кивнул, застав двух пожилых любовников в одном кресле. Их губы слились в поцелуе; рука мужчины скользнула между ног женщины. Но ровно в семь, когда они вышли к гостям, они выглядели респектабельными, словно супруги, только что вернувшиеся из церкви. Гарольд был застегнут на все пуговицы; его спутница прикрыла вырез шелковым шарфом.

Пятница, 14 сентября, 09.40 по местному времени, Стамбул (Турция)