От имени науки. О суевериях XX века

— Все бы ничего, — усмехается О. С. Виноградова, — но с этим опытом все с самого начала неясно. Пока никому не удалось доказать, что у планарий вообще можно выработать условный рефлекс.

Ученые специально занимались этим, потратили годы и пришли к выводу, что любое неприятное раздражение — ток, свет, пересадка в другую камеру — вызывает у этих червей один и тот же эффект, — как говорят ученые, общее повышение возбудимости. Этот же эффект вполне может проявиться у планарий, которым скормили их «обученных» собратьев.

Ну а как обстоит дело с крысами? Их способность обучаться не подлежит сомнению. При близком знакомстве с делом выясняется, что тут сработал «испорченный телефон». В отличие от публикаций в широкой печати, в научных публикациях говорится совсем не о том, что крысы, которым введено «вещество памяти», боятся входить в темную клетку. Там черным по белому написано: животные забегают туда, хотя никто их не заставляет это делать, и проводят в темноте от трети до половины времени эксперимента. Вывод же о том, что эти крысы восприняли боязнь темноты, сделан как раз на основе подсчета, сколько сидят в темной клетке обычные крысы и сколько те, которым сделаны инъекции. У последних срок вроде бы меньше…

Казалось бы: что же это за «перенос памяти»! Либо крысы боятся темноты, либо нет. А заключать о «скотофобии» на основании какой-то мелочной бухгалтерии — это, извините, неубедительно!

Но даже эта бухгалтерия вызывает сомнения, когда ее начинают проверять в других лабораториях. Дело дошло до того, что двадцать семь американских лабораторий выступили с официальным заявлением о том, что воспроизвести «перенос памяти» невозможно.

Тем не менее сторонники этой теории упрямо твердят: «Перенос памяти реально существует!» Они приводят все новые и новые доказательства этому. Оказывается, вводя «мозговой экстракт» обученных крыс в брюшную полость необученных, можно научить их нажимать на рычаг или открывать дверцу при звуке щелчка, сообщить им, какова правильная последовательность поворотов при поиске выхода из лабиринта…

И снова при знакомстве с научными публикациями оказывается, что все обстоит не совсем так, как о том трубит широкая печать. Крысы, которым сделали инъекции, просто блуждают в лабиринте на несколько секунд меньше, чем остальные.

И снова даже эти скромные результаты не подтверждаются в других лабораториях.

Тут в дело вступают оговорки: дескать, это дело необычайно тонкое, чтобы добиться успеха, надо учитывать множество обстоятельств. Важны, оказывается, и длительность обучения условному рефлексу, и даже день недели, когда начат опыт. Если обучение длится шесть дней, то «перенос памяти» получается, а если семь — нет. Если опыт начат в среду — все идет прекрасно, если в пятницу — наоборот. Если крысу обучают обходить препятствия справа — этот навык опять-таки можно передать с помощью шприца, если слева — попытки такой передачи тщетны. Наконец, имеет значение, где живет исследователь, в какой стране…

— Не правда ли, как все это напоминает парапсихологию! — восклицает С. И. Розанов. — Там тоже для воспроизведения результатов всегда требуется счастливое стечение обстоятельств, соблюдение десятков ритуальных условий. И как все это далеко от науки!

Теория, которую выдвигают Мак-Коннелл, Унгар и другие, просто фантастична. По их представлениям, всякое новое событие, попавшее в поле зрения человека или животного, приводит к тому, что клетки мозга образуют молекулу нового вещества — это и есть память о случившемся событии. Но, с другой стороны, такое вещество может быть выработано лишь в том случае, если это запрограммировано в генетическом аппарате данной клетки. Стало быть, рассуждая логически, следует заключить, что вся информация об окружающем мире, какую только может получить человек или животное, уже записана в их генах. Когда? Кем? Все выдающиеся открытия науки, все великие произведения литературы, все, что может произойти с человечеством в двадцать пятом, тридцатом, сороковом веках, — все содержится в генах каждого из нас. — Несомненно, это абсурд, — говорит О. С. Виноградова, — но несомненно и то, что подобный вывод с железной необходимостью вытекает из теории химического переноса памяти.

В принципе основные вещества, которые вырабатываются нервными клетками, не меняются в ходе эволюции — они одни и те же и у животных, способных к простейшему обучению, и у человека. Зато возрастает число нервных элементов, усложняются связи между ними. Потому-то общепризнанная точка зрения: запечатлевание новой информации обеспечивается тонкими пластическими перестройками этих связей под влиянием сигналов извне. Дело в связях, в структуре, а не в молекулах. Как сказал один американский биохимик, искать в мозгу особые «молекулы памяти»— это то же самое, как если бы мы взяли цветной телевизор, размололи его в порошок и с помощью химического анализа попытались определить, где же здесь источник красивых цветных изображений».