От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

Далее история развивалась стремительно. 24 июля 1939 г. Булгаков закончил пьесу. Все ее хвалили – попробуй сделать хоть одно замечание! 14 августа Булгаков даже командировку (для отдыха) себе придумал: решил с женой и несколькими актерами из МХАТа съездить в Тифлис и Батум, чтобы фольклора подсобрать и сделать тем самым постановку более колоритной.

Но не успели откупорить на радостях бутылки шампанского, как прямо в вагон доставили телеграмму: возвращайтесь, необходимость в поездке отпала.

Булгаков понял: прочел сам и ему пьеса не понравилась. Так и было.

Тут-то писатель впервые и почувствовал сильную резь в глазах, верный признак нефросклероза – смертельной наследственной болезни, от которой умер отец Михаила Афанасьевича Булгакова.

* * * * *

Уже в наши дни писатель Виктор Ерофеев написал: «Меня радует, что советскому правительству не понравилась пьеса Булгакова «Батум» о романтической юности Сталина. Не в свои сани не садись. Хочешь быть порядочным, будь до конца… Но Булгаков был мягок и непоследователен. Шариков – хамская душа революции – вновь был превращен в собаку, преданно лижущую руку. Это была сладкая мечта всей нормальной русской интеллигенции, обиженной революцией и справедливо ропчущей на нее. Однако почему булгаковские профессора из ядовито сатирических повестей с каким-то особенным постоянством звонят в ГПУ, где находят сочувствие?…»

Да, действительно, почему?

Александр Фадеев

«Я прежде стал революционером,

чем писателем…»

Александр Фадеев

Судьбу Александра Фадеева, многолетнего руководителя Союза советских писателей, определили два фактора: откровенный, никаким фиговым листком не прикрываемый карьеризм, да годы правления Сталина, когда прежде всего ценилась безоглядная преданность вождю и только этого, в принципе, было достаточно для любой самой головокружительной карьеры. Фадеев Сталина любил и, как все, боялся. А потому он был готов на всё ради того, чтобы о его обожании знал Он.

Удачная административная карьера, как щитом, прикрыла весьма скромный писательский дар Фадеева. Поэтому можно утверждать с полной определенностью: оторви Фадеева от руководящего кресла и от его времени, а оставь лишь написанные им книги, о нем бы никто сегодня даже не вспомнил, ибо книги эти уже давно не читают. Его основное литературное наследство – письма (их тьма) и речи (их также немало). Но они изданы лишь выборочно и их никто не знает, а там весьма многогранный и по-своему талантливо сделанный слепок целой эпохи истории советской литературы. Фадеев многих и многое знал.

Был у него несомненный дар почти звериного «чутья ситуации», он его никогда не подводил и именно это уникальное для карьериста подспорье помогало Фадееву и страховало его от опрометчивых политических шагов всю жизнь. Даже отдельные профессиональные промахи на посту главного редактора ряда «толстых» журналов, когда из-за его недогляда читатель знакомился с «непра-вильными» литературными произведениями, не становились для него роковыми, ибо Фадеев с готовностью самолично разоблачал несчастного автора, которого сам же и напечатал.

Некоторые биографы Фадеева, в частности И. Жуков, утверждают, что Фадеев являлся человеком «верующего мировоззрения». Это, конечно, так, если иметь в виду, что Фадеев был чуть ли профессиональным революционером и в идеи революции верил всю свою жизнь. Не будем забывать также, что любой верующий христианин молится на икону, а «иконой» для Фадеева был Сталин. Он стремительно влюбился в вождя и с той же стремительностью, по мнению И. Жукова, «разочаровался».

Нет, не разочаровался все же и не разлюбил. Просто значительно сильнее, чем Сталина, Фадеев любил свою литературную карьеру и свое насиженное место «литературного вождя» советских писателей. Поэтому, как только Сталин умер, Фадеев благодаря своему таланту политического предвидения мгновенно понял, что вместе с телом Сталина в Мавзолей внесли целых три десятилетия его правления, что отныне и дела Сталина и во многом даже его имя будут преданы забвению, что на самом деле вождь в советском государстве был и останется один – Ленин, а все его преемники обретут статус временщиков, участь которых – безраздельная власть при жизни и судьба изгоев после смерти. И первым среди них волею истории будет Сталин.

Сразу после смерти Сталина Фадеев некоторое время пребывал в шоке. Нет, не от факта потери вождя, а оттого, что в нем боролись два чувства – побыстрее прокричать о том, что накопилось в его исполнительной душе, и обычная человеческая совестливость, подсказывавшая ему – уж тебе-то лучше бы помолчать, дорогой товарищ. И он молчал.

Зато сразу оживились те писатели, которым он сам долгие годы вставлял кляп. Они почувствовали, наконец, что пришло (или приходит) их время и они могут прямо высказать то, что они думают о магистральных путях развития советской литературы. В 1953- 1956 гг. в «теоретиках» ходили писатели уж вовсе непотребного дарования. Фадеев на некоторое время даже отошел в тень.