От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

Сходные мысли высказал и близкий друг Фадеева Юрий Либединский: «Сознание того, что вся жизнь не удалась, что прожил более сорока лет в предельной, преступной небрежности к своему таланту, как выразился Саша в своем письме (М. Алигер от 21 ноября 1944 г. Мы цитировали его. – С.Р.), привело его к страшному итогу. Врачи, исходя из неправильно понимаемой психотерапии, с целью отвратить от алкоголизма, уверяли его, что состояние здоровья у него хуже, чем оно было в действительности».

Фадеев стыдился самого себя. Прекрасно понимал, что все знают его пристрастие и злословят по этому поводу.

Да и муза ушла уже давно. А каково писателю без вдохновения? «Черная металлургия» – его откровенная неудача. И литературная, и даже фактологическая. И этого он стыдился. Он, лидер (пусть и формальный) советских писателей, сам разучился писать. Как жить дальше?

И это, да еще печень, плюс жуткая бессонница и нестерпимые головные боли – всё навалилось сразу.

У него хватило мужества принять решение.

* * * * *

Когда о самоубийстве Фадеева доложили Хрущеву, тот изрек:

– Он в партию стрелял, а не в себя…

Похоже, что Ю. Либединский прав оказался: «Бедный Саша, всю жизнь простоял на часах, а выяснилось, что стоял на часах перед сортиром!»

Андрей Платонов

«Без меня народ неполный»

Андрей Платонов

Андрей Платонов – единственный советский писатель, до конца оставшийся верным традициям русской литературы: рассказывать читателю о жизни обыкновенного, маленького человека, но так рассказывать, чтобы его героев не жалели, как убогих, а радовались вместе с ними, что все же живут они, несмотря ни на что, и даже душа их остается живой и теплой. Платонов и сам жил и творил для того только, чтобы человечество «повеселело», но что-то ничего из этого не получалось.

Как писал в своих воспоминаниях Эм. Миндлин, «Андрея Платонова в тюрьму не бросали, за колючей проволокой не держали его. Но мало кто из писателей в лагере или тюрьме изведал страдания, равные страданиям Андрея Платонова на свободе».

По происхождению пролетарий, по складу души – революционер, по убеждениям – социалист, он всю жизнь оставался человеком дружелюбным и искренне не понимал, «почему он не нужен своей земле» (В. Шкловский). Не понимал он той простой вещи, что и революционеры, и социалисты – это всегда люди стада,

люди коллективных убеждений, люди общей мысли и идеи. Они были просто обязаны истребить своё я и подчинить его воле стадного разума, т.е. безмыслию.

Для Платонова это было невозможно. От его единоверцев в «народное счастье» писателя отделило – и навсегда – то, что он остался верен своей революции и своему социализму. Он не заложил свою совесть в ломбард и не пристроил свой талант на охрану «генеральной линии». Он был и остался «сокровенным человеком». И в этом главная трагедия его жизни, его судьбы.

Как пишет один из крупных исследователей творчества Платонова профессор В.А. Чалмаев, писатель всю жизнь «строил какой-то свой фантастический мир, свой социализм, желанный мир, в котором не исчезала бы душа, песня».

Он ждал революцию жадно, но, дождавшись, почти сразу отшатнулся от нее, ибо увидел, что ее напор подмял под себя человека, что человеку стало неуютно жить. Он не желал понимать того, чего от него требовали, что революция – для людей, а не для человека, что и социализм необходимо строить для всех сразу, а потому каждая отдельная человеческая особь пусть при этом замолкнет. Не захочет – к стенке.

Этого Платонов не принял и продолжал писать про своих

людей социализма. Как вспоминает Александр Кривицкий, он «мечтал о рае свободного социалистического общества» и делился этой своей мечтой со своим читателем. А его за это плетью…

Это как если бы человек сел играть в покер, но, не зная толком правил этой игры, все время проигрывал. Но если бы он узнал, что для выигрыша надо блефовать, не подавать вида, что ты «пуст», то он, думаю, сразу бы разлюбил эту игру.

Но Платонов никогда на самом деле не был «пуст» и ему не надо было «блефовать», т.е. подстраивать свое творчество под ложь передовиц «Правды» *. Он знал жизнь, знал правду жизни, знал людей труда и сопереживал им. Он всей душой желал им лучшей доли, которая могла им достаться только при социализме, но в его, платоновском, понимании. Он был честным, умным и принципиальным человеком. И не понимал – почему, если он думает, то это – преступление, если он думает не так, как Леопольд Авербах, то он – попутчик или даже – контра. Этого он никогда, слава Богу, не понимал.

Не понимал он и не хотел понимать, что главное идейное оружие большевизма – ложь: каждодневная и «всюдная». Причем чем ложь наглее, тем в более красивый фантик из народолюбивой риторики она обертывалась. Да и лгали все: чем ниже должностной шесток лгущего, тем ложь его мельче и отвратительнее. Цементом лжи был страх, которым также было поражено общество строителей социализма.

Так и жили: все боялись, все лгали и все верили.