В 1922 г. новость особенно для Есенина «приятная»: в стране организовали Главлит, т.е. создали институт тотальной цензуры. Он почувствовал это мгновенно. Его стихи стали печататься все реже, а те, что все же пробивались в печать, оказывались урезанными до неузнаваемости. Особенно пострадала его крамольная поэма «Страна негодяев». Еще до недавнего времени не входили в публиковавшийся вариант, к примеру, такие строки:
Есенин перестал восторгаться, он более не пророчил лучезарное будущее. Он изучал
Так Россия уступила место новой наднациональной конструкции – СССР.
Социализм, что также понял Есенин, спасло полное разорение русской деревни. А такая революция была ему не нужна. Этот строй он невзлюбил с той же страстью, с какою ранее воспевал. Страна, строящая светлое будущее, прямо на глазах превращалась в «страну негодяев». А он? Что мог он? Только одно: вынести свой поэтический приговор этой бесчеловечной системе. Что он и сделал в поэме «Пугачев», написанной сразу по кровавым следам кронштадского восстания да небывалого голода 1921 г.
Мертвые, мертвые, посмотрите, кругом мертвецы,
Вон они хохочут, выплевывая сгнившие зубы.
Даже на расстоянии, будучи в Америке, он кожей чувствовал
В 1922 г. Есенин писал из Нью-Йорка поэту А. Кусикову: «… Сандро, Сандро! Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так возвращаться не хочется… Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имущих, а еще тошней переносить подхалимство своей же братии к ним, не могу! Ей-Богу не могу. Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу.
… Слушай, душа моя! Ведь и раньше еще там, в Москве, когда мы к ним приходили, они даже стула не предлагали нам присесть… Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской».
На самом деле, если припомнить слова из монолога его Хлопуши в «Пугачеве», то светлое будущее, которое уготовили России большевики, обернулось «сумасшедшей, бешеной кровавой мутью». 28 января 1922 г. Н. Клюев писал Есенину: «… порывая с нами (крестьянами, поэтами. –
Не зря в его голову лезли дурные мысли. 14 апреля 1921 г. в «Известиях» разгромная статья против имажинизма и Есенина. Ему дали понять – более он большевиков не устраивает.
Команда «фас!» прозвучала. Теперь можно было начинать планомерную травлю поэта. Отношения с большевистской властью были выяснены, а попытка угадать, на кого из большевистских вождей он сможет опереться, закончилась для Есенина катастрофой.
Мы подошли к трагическому финалу загадочной судьбы великого русского поэта: умер ли он насильственной смертью или наложил на себя руки? 13 января 1926 г. М. Горький писал Валентине Ходасевич: «Есенина, разумеется, жалко, до судорог жалко, до отчаяния, но я всегда, т.е. давно уже думал, что или его убьют, или он сам себя уничтожит». Будем думать, что это искренне, ибо хорошо известно, как Горький не любил ни «крестьянскую поэзию», ни крестьян русских. Это óн советовал Н.И. Бухарину 13 июля 1925 г. дать «мужиковствующим литераторам» «умный подзатыльник». Прислушались. Может и не очень «умный», но зато крепкий – дали.
М. Цветаева с присущей ей глубиной отметила, как нам кажется, абсолютно точно: Есенин погиб «потому что не свой, чужой заказ (времени – обществу) принял за свой (времени – поэту)».
Факты, которыми мы сегодня располагаем, дают возможность уверенно ответить лишь на часть трагической загадки, связанной с гибелью поэта. Его убили. Но почему и кто? – об этом можно лишь рассуждать, выстраивая авторские версии. Не более того.