От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

С лета 1918 г. Маяковский – член Коллегии отдела изобразительных искусств Наркомпроса. Теперь он уже с мандатом и имеет законное право разрушать культуру прошлого. Кому она теперь нужна?

Сразу после большевистской революции именно футуризм, по мнению Н.Н. Пунина, стал на какое-то время «государственным искусством», именно он провозгласил погром культуры как «по-правку к коммунизму». Тут же, само собой, у футуристов объявились оппоненты, которые также были не прочь «поспать в обнимку с властью». Ими оказались единственные знатоки той культуры, без которой рабочему от станка – просто зарез. Это пролеткультовцы. Под их знамена встали все графоманы, бездари и прочая пишущая и орущая братия.

Послереволюционный Маяковский, как выразился Ю. Карабчиевский, заболел «истерикой формы». Содержание же его стихов становится зачастую столь агрессивным, что возникает невольное желание не защитить, а угробить все то, за что он столь яростно сражается своим пером.

Но просто стихи, даже на злобу дня, выходили не такими напористыми, не такими «действенными», как ему хотелось бы. Да к тому же он боялся, что не поспеет за всеми событиями, не усмотрит всех недостатков новой жизни. А потому уже с осени 1919 г. Маяковский из поэта-громилы превращается в поэта-телеграфиста: он начинает работать куплетистом в Российском телеграфном агентстве (РОСТА). Если еще в 50-х годах вечером с эстрады пели о том, что утром было в газете (утром в газете, вечером в куплете), то Маяковский подобных проводников «властного слова» опередил намного: уже в 1919 г. он мгновенно рифмовал телеграфные тексты и их изображали на плакатах под карикатурами, рисованными, кстати, тем же Маяковским. Наконец-то темп «поэтического творчества» стал сроден его буйному темпераменту. Маяковский, как в народной сказке, обернулся карандашом, рупором и граммофоном власти, мгновенно через окна РОСТА доводя ее решения до публики.

В 1920 г. Маяковский закончил поэму «150000000». Подарил ее Ленину с надписью: «С комфутским приветом». (Это коммунистический футуризм.) Дал вождю «тонкий намек», что футуризм – их искусство, а он, Маяковский, его вождь. Всё это Ленину резко не понравилось, он попросил своих идеологов А.В. Луначарского и М.Н. Покровского всячески бороться с футуризмом, ибо он дискредитирует их идею. Это «хулиганский коммунизм». Но Маяковский всего этого не знал. А жаль. Может быть задумался бы, осадил свой напор, а это, глядишь, и на судьбу его могло повлиять радикально.

Реакцию власти на футуризм все же почувствовал. Но себя переделать не смог. Просто перевесил бирку: то, что раньше называлось футуризмом, теперь обернулось ЛЕФом (Левым фронтом искусства). Оформилось это течение в 1922 г., с 1923 г. стал выходить журнал «ЛЕФ». Программный документ, само собой, сочинил Маяковский не без помощи О.М. Брика, нештатного идеологического наставника поэта. О. Брик был эрудированной, непримиримой и крайне конъюнктурной личностью. Его авторитет в вопросах теоретических основ новой революционной эстетики был для Маяковского непререкаем. О. Брик был той единственной особью мужского пола, без которой Маяковский обойтись не мог, он был не в состоянии жить без своего «идеологического ежедневника». Если один ничего не читал, кроме газет (Маяковский), зато другой не умел писать, но все же строчил статьи и сценарии с маниакальностью бездаря (О. Брик).

Из программы ЛЕФа, как пишет Ю. Карабчиевский, так и прет злость, нетерпимость, ненависть. И – самомнение. Недосягаемость. Всех – на свалку, а самим (самому, так точнее) – на Олимп. Диктатура власти стала всеобъемлющей: не только в политике, но даже в искусстве и в жизни. Думали, что футуризм в новом фантике все же признают «государственной эстетикой». Ошиблись. Кремлю такое искусство было не нужно. Большевикам были без надобности брызжущие злобной слюной рифмоплеты: им была нужна поэзия подлинная, великая, достойная затеянных ими всемирных потрясений. Кремлевские вожди не желали, чтобы их директивы были доведены уж и вовсе до абсолютного абсурда, пусть и рифмованного. Поэтому с большей надеждой, чем на Маяковского, смотрели они на С. Есенина да Б. Пастернака, чья поэзия была не крикливой, а подлинной, душу греющей. К сожалению, только не всегда «правиль-ной».

Лефовцы на квартире Бриков – Маяковского устраивали «вторники». На них бывало множество разного люда. С 1927 г. на этих «вторниках» можно было видеть зловещую фигуру Я.С. Агранова, одного из руководителей ОГПУ. Он же стал часто захаживать в этот дом и в другие дни недели. Именно Агранов добыл Маяковскому именной пистолет, тот самый. Как считает А.Л. Михайлов, удостоверение ведомства Агранова имели и супруги Брики.

В 1926 г. начались жаркие бои лефовцев с рапповцами: кто из них пролетарские поэты, а кто… так себе, «погулять вышел», как говорил герой одного из популярных телесериалов. Маяковский пишет «Послание пролетарским поэтам». Там есть такие строки: