От Ханаана до Карфагена

О положении рабов известно немного. Раб, разумеется, был собственностью господина. Но в то же время известно, что Магон (точнее, его переводчик Кассий, на которого ссылается Варрон) советует обращаться с рабами по возможности мягче и предпочитать слово бичу, если этим можно добиться тех же результатов. Это — обобщение опыта карфагенских рабовладельцев, понявших, что одними репрессиями можно только ожесточить раба и лучше сочетать кнут и пряник. Это также могло быть и средством повышения производительности рабского труда, особенно в более интенсивных отраслях сельскохозяйственного производства, как оливководство, которым славилась Северная Африка. На особом положении находились управители, назначавшиеся из числа рабов, им давали возможность получить какую-то собственность и устроить некое подобие семьи (Varro de r. r. 1, 17, 4–7). Вообще пекулий, т. е. мастерская, участок земли и часть стада, находившиеся в распоряжении рабов, получил относительно широкое распространение в Карфагене. Часть карфагенских рабов могла даже иметь семью (Plaut. Casina 71), хотя права на генеалогию рабы не имели и в своих надписях указывали генеалогию хозяев (Шифман, 1968, 251–256). Этим объясняется наличие в Карфагене рабов, которые, по-видимому, были рождены в доме (Fevrier, 1961, 5). Возможность выкупа, о которой упоминалось, также свидетельствует о существовании сравнительно зажиточных рабов. Таким образом, политика карфагенских рабовладельцев отличалась от безжалостности римских хозяев катоновского типа. Это, разумеется, объясняется не особой гуманностью карфагенян, а их стремлением, с одной стороны, повысить производительность труда рабов, а с другой — предупредить их восстания.

Последней цели они, однако, не всегда достигали. Правда, мы не знаем чисто рабских восстаний в Карфагене, но рабы принимали участие в других движениях. Если к таким движениям нельзя причислить мятеж Ганнона, который в личных целях вооружил 20 тысяч рабов, то иначе обстоит дело с мощным восстанием в Африке в 396 г. до н. э., где активное участие приняли рабы и которое с огромным трудом было подавлено (Diod. XIV, 77). Еще опаснее для карфагенян была Ливийская война, о чем говорилось выше, и в которой вместе с ливийцами и мятежными наемниками сражались и рабы.

Итак, социальная структура Карфагена представляла собой сложную систему. На самой нижней ступени общественной лестницы стояли рабы, к которым, по-видимому, были довольно близки некоторые категории полусвободного зависимого населения. Это полусвободное население состояло из нескольких групп, имевших, вероятно, разные права и обязанности. Еще выше располагались лично свободные, но не имевшие политических прав люди, в том числе иностранцы. Наконец, эту пирамиду увенчивали карфагенские граждане, которые сами делились на две категории — плебс («малые») и аристократия («могущественные»). Именно аристократия фактически и господствовала в государстве.

В том, что в руках карфагенской аристократии практически находилась вся политическая власть, сомневаться не приходится. Однако точных сведений о государственном устройстве Карфагена мы не имеем. Сами карфагенские надписи слишком скудны, чтобы окончательно решить эту проблему. Описания же государственного строя Карфагена, исходящие от греко-римских авторов, с одной стороны, могут отражать различные этапы политического развития Карфагенской республики, а с другой — что еще важнее, не всегда дают адекватную характеристику тех или иных институтов, так как эти авторы часто не могли разобраться в особенностях чужого государства. И все же общие черты карфагенского государственного устройства выявить можно.

В самом начале своей истории Карфаген был монархией, а его царицей была основательница города Элисса, принадлежавшая к правящему в Тире царскому. дому. В то же время, если верить Юстину (XVIII, 6, 1), рядом с царицей стояли «принцепсы», что отражало тот же порядок, какой существовал и в метрополии (см. выше). Карфагенские вельможи, по-видимому, это — те же «сенаторы» Тира, которые, по Юстину (XVIII, 4, 15), сопровождали Элиссу в ее предприятии. Они довольно существенно ограничивали власть царицы: недаром именно их вызвал к себе местный царек, чтобы добиться брака с Элиссой (Юстин, XVIII, 5, 2–7). Последняя не могла отвергнуть это требование, переданное через «принцепсов», и покончила с собой. Вероятно, уже в это время власть общинного института в Карфагене была большей, чем в самом Тире, что, видимо, связано с самой историей экспедиции Элиссы, которая не могла состояться без активной поддержки оппозиционной части тирской знати.