От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай

Спустившись к Кукунору, мы повернули вдоль его южного берега на восток и вскоре пересекли небольшую, но глубокую речку Таненгма, в воде которой я заметил стаи крупной рыбы. В моем багаже был небольшой невод, и возможность наловить рыбу впервые за время путешествия побудила нас раскинуть палатки на берегу речки, чтобы заняться ловлей. Я и Цоктоев разделись и полезли в воду, тогда как наши монголы, которые вообще не моются, и китайцы, которые не купаются в холодной воде, не решились помогать нам. За два часа мы наловили несколько десятков крупной рыбы, длиной в 35–65 см, принадлежавшей одному и тому же виду Schizopygopsis Przewalskii, открытому в Кукуноре Пржевальским. Рыбу варили и жарили, и в большом количестве, вычистив и разрезав вдоль, повесили на веревках вялить на солнце во избежание порчи.

Но я поплатился за это удовольствие сильным ожогом кожи верхней половины тела, которую слишком долго подвергал действию лучей южного летнего солнца, и в результате несколько дней мало и плохо спал.

На следующий день мы прошли еще почти 40 км по южному берегу озера, пересекая несколько речек, бежавших из Южно-Кукунорского хребта; по пути встречались хорошие пастбища, но тангутов, к удивлению, нигде не было видно; проводники объяснили, что летом тангуты живут в горах по долинам речек, где корм для животных гораздо обильнее и где нет комаров. На берегах Кукунора есть болотца и лагуны стоячей воды, значит, и комары. Сюда тангуты спускаются только осенью, когда в горах выпадает снег. Таким образом, наш дорогой конвой оказывался лишним, да и вообще необходимым не для нас, а для безопасности проводника на его обратном пути, как я и говорил князю Курлыкбейсе.

Южный берег озера вообще был небогат животной жизнью; мы видели только пищух, ласточек, гнездившихся в береговых обрывах, чаек и стаи рыб в речках. Озеро уходило далеко в обе стороны; оно имеет около 100 верст длины и до 60 верст ширины. Вдали, за северным берегом, тянулась одна из высоких цепей Наньшаня с зубчатым гребнем и несколькими вечноснеговыми вершинами, часто скрывавшимися в тучах. Хорошо виден был и остров Куйсу среди озера в виде косого плато с зелеными откосами, окаймленными у воды белыми и серыми скалами. Значительно ближе его, но западнее, из воды поднималось несколько белых скал, вокруг которых кружились чайки.

Остров Куйсу среди Кукунора представляет своеобразное убежище буддийских отшельников, которые только зимой, когда озеро замерзает, могут сообщаться с внешним миром, а летом совершенно отрезаны от людей, так как на озере нет ни одной лодки. Поэтому не мешает привести здесь сведения об этом острове, которые собрал геолог А. А. Чернов, участник позднейшей экспедиции Козлова. Он добрался до острова вдвоем с казаком Четыркиным на имевшейся в экспедиции складной лодке с большим риском, так как в конце августа погода была бурная и озеро сильно волновалось; расстояние до острова около 25 верст от южного берега.

Промокшие до нитки путники причалили к острову поздно вечером и провели ночь в маленькой пещере, где нашли запас аргала, позволивший развести огонь и обсушиться. Утром они обнаружили другую пещеру и в ней увидели отшельника, который сидел на особом возвышении перед открытой книгой и бормотал молитвы; перед ним стояли молитвенные чашечки и блюдечки. Увидев гостей, словно свалившихся с неба, монах вскочил, страшно испуганный, руки его тряслись, зрачки расширились. Приняв хадак, поднесенный ему для успокоения, он поспешно стал усаживать гостей на полу, бросив на него баранью шкуру, и поставил перед ними все свои съестные припасы. Скороговоркой, заплетающимся языком, он все время выкрикивал слова молитвы или заклинания, временами проводя пальцем по горлу и насильственно улыбаясь. Потом он схватил большую чугунную чашу и выбежал из пещеры, чтобы поспешно подоить коз; теперь можно было расслышать непрестанно повторяемое слово тэрзанда, датэрзандада (что делать, что делать). Подоив коз, он поставил чашу на огонь. Увидев, что гости едят, как люди, он понемногу успокоился, чаще улыбался, но не сводил с них глаз и быстро перебирал четки, шевеля губами. Угощенье состояло из простокваши, сушеного творогу и масла; у монаха был еще кирпичный чай, дзамба и совершенно высохшая баранья нога, очевидно, приношения паломников, посетивших остров еще прошлой зимой.

После угощенья гости пригласили монаха посмотреть их лодку, чтобы убедить его, что они не прилетели с неба. Тогда он понял, что, гости — иностранные люди, а подарки — перочинный ножик и пустая жестянка — окончательно успокоили его, и он пригласил гостей следовать за ним, показывая, что на острове есть еще отшельники. Их оказалось еще двое, жившие каждый в отдельной пещере. Все они были пожилые, но не старые, тангутского типа; они были одеты в бараньи шкуры, мало напоминавшие одежду; на ногах — низкие сапоги, коекак сшитые из шкур, шерстью внутрь. Первый монах был выбрит и имел обычный вид ламы, а другие два обросли волосами, заменявшими головные уборы.