От легенды до легенды (сборник)

— Дед уже от него отказался. — Обсуждать пока еще незнакомых родственников стало неприятно, и Анри заговорил о другом. — Мы в Шеате читали твои фельетоны взахлеб… Полковник считает, что я тебе обязан. За вырезанные деревни я мог и в сумасшедший дом отправиться.

— Тебе не идет благодарить, к тому же интересы патрона подразумевают продвижение в Аксум. Значит, читатель должен быть на стороне Легиона.

— Только мы так и не поняли, что за Кад-аль-Кууд ты упомянул? И ни у гаррахов, ни у хасутов нет обычаев, о которых ты пишешь.

— И не надо. — Газетчик наморщил нос, будто готовясь чихнуть. — Мне требовался экзотический старик, а «Кад-аль-Кууд» звучит неплохо. Другое дело, что я, кажется, породил монстра. Ты уже видел наших ящериц?

— Я про них читал. Бред какой-то…

— Бред, — охотно подтвердил Дюфур, — и бредим мы всей Республикой. Немного отвлек ильский сыр, но мышеловка захлопнулась, и все вернулось на круги своя. «Проклятие императора» во всей красе.

— У меня наше поражение до сих пор в голове не укладывается, а уж пресса… Ты меня извини, но твои коллеги врут как гаррахи. Я даже не смог составить общей картины. Мы приостановили свое продвижение из-за дурных дорог. Нас заставили перейти к обороне. Нас окружили. Нас окружили и уничтожили. Нас окружили, но мы прорвались…

— Для того чтобы понимать газеты, нужно знать, кто, за сколько и как передергивает. У «Эпохи» роман с премьером, и она твердит, что в общем-то все в порядке. «Жизнь» и иже с ней, напротив, кричат о катастрофе. Сейчас им проще — меньше врать и в другую сторону. Мы и «Сирано» не определились со ставками и поэтому пытаемся писать как есть, но как есть, никто толком не знает. Ясно, что затея провалилась, хотя колбасники тоже не орлы — ворваться на наших плечах в Республику они не рискнули. Теперь все ждут весны и отчета комиссии. Неизбежны подвижки в Кабинете и, хорошо бы, в мозгах премьера.

— Погоди… Ты ведь говорил, что «Бинокль» поддерживает правительство.

— Уже нет. Патрон отказался от официоза, когда мы ухнули в ильскую авантюру.

— Но должны же мы вернуть Иль!

— Не в ущерб всему остальному. Я не я, если антиалеманские волнения в Мюлузе и едва ли не опередившие их вопли в парламенте — не две ноги одной курицы, очень удачно клюнувшей премьера в зад. Для тех, кому нужно, чтобы мы сцепились с Алеманией, удачно… Все, пришли. Это здесь.

Блистательный швейцар распахнул дверь в ярко освещенный подъезд, и капитану внезапно захотелось убраться подальше от всех этих де Шавине и де Мариньи, но было поздно.

— Нам в третью, — объяснил Дюфур. — Знаешь, я ведь про этих чертовых аргатов рассказал только знакомому комиссару…

— Ты думаешь, мне хочется вспоминать озеро Иоланты?

— Не думаю. Уверяю тебя, нам тут вполне хватает василисков.

Они поравнялись со стоящим на площадке трюмо. Журналист небрежно провел пальцем по усам и взялся за звонок. Открыли тотчас: лакей, как и швейцар, Дюфура уже знал и, похоже, одобрял. Во всяком случае, он не преминул сообщить о присутствии графа де Сент-Арман и четы Дави.

— Отличная компания, — оценил газетчик, протягивая лакею цилиндр. — Доложите о капитане Пайе де Мариньи. Ну, и обо мне…

Рычать на приятеля в присутствии чужой прислуги Анри не стал, и через несколько минут крупный моложавый господин, небрежно представившись, отступил в сторону и, рассеянно улыбаясь, произнес:

— Моя дочь Эжени. Ваша троюродная племянница, но я бы на вашем месте называл ее кузиной, а я стану звать вас Анри.

— Конечно, — вежливо согласился капитан, и это были его последние осмысленные слова в этот вечер. Поль называл жену де Шавине очаровательной, и Анри был очарован, но в отнюдь не светском смысле этого слова. Так чувствовали себя рыцари из старинных баллад, случайно бросившие взгляд на королеву фей.

* * *

Говорили о погоде, которая была слишком теплой для декабря. Говорили о комиссии, в чьей честности дядя и тетя сомневались. Говорили об искусстве: маэстро Люсьяни наконец-то в полной мере восстановил свой голос, но наотрез отказался проклинать со сцены тирана, зато на вернисаже, который посетили мама и мадам Дави, едва ли не половину полотен занимали император, василиски и василиски с императором, а печатающийся второй месяц в «Жизни» роман описывал муки красавицы, отвергшей притязания всесильного басконца. Говорили…

— Если бы быть тираном было проще, — объяснял, вернее, пересказывал статью в «Сирано» банкир, — басконец был бы тираном, но в стране, слишком хорошо помнящей смуту, проще и разумней наладить управление. Если дать людям возможность зарабатывать на жизнь, никогда не называть их чернью и не слишком покушаться на новые права, они проглотят очень многое. Клермоны этого не поняли, потому и полетели вверх тормашками по второму разу, что закономерно…