От легенды до легенды

— Я знала… Боги не врут… Лэйла, — мама вдруг стала похожа на готовую к прыжку тигрицу, которая украшала большую картину на стене, — сейчас ты спустишься к стражам дворца, вызовешь Амина и передашь, что я приказала собираться в дорогу. Я выведу к вам Салима, и вы доставите его в Минкар, к деду. Как можно быстрее…

— Мама? — Салим подергал подол шелкового платья, расшитого золотыми крылатыми ящерами. — Мне надо куда-то ехать?

— Надо, родной. Но ты не бойся. Лэйла позаботится о тебе.

— А я не боюсь, — насупился Салим. Он же уже взрослый, чего ему бояться? — Я только без тебя не хочу. И без папы, и Фарида…

— Тебе нужно ехать одному, родной. Папа с Фаридом никуда не поедут, а я… должна остаться с ними.

— А Хана и Ясмин?

— Им тоже нужно остаться, родной.

— Нет!!! Не поеду! — Салим вывернулся из материнских рук и побежал. Он знал, где можно спрятаться, — в комнатах Лэйлы он когда-то нашел маленькую резную дверцу у самого пола — взрослому туда было не пролезть, а он мог там закрыться, чтобы его никто не нашел, и сидеть тихо, как песчаная мышка. И остаться с мамой, с отцом… Бежал он быстро, так чтобы не догнали. Нашел знакомую красивую дверцу, отодвинул ее и забрался в узкий темный лаз. Темноты Салим не боялся, ведь он стал совсем большим, зато в этой темноте его никто не увидит.

Из своего укрытия Салим слышал, как его зовут, но молчал. Потом ему стало скучно — ведь он не взял с собой своих игрушечных зверей, захотелось есть. А еще позже в комнату зашла Лэйла. Она поставила на столик у стены пиалу с молоком и положила две медовые лепешки. Салим услышал, как у него урчит в животе. Но Лэйла этого, кажется, не заметила. Она смахнула со столика невидимые крошки, вздохнула и вышла. Сын дэя подождал еще чуть-чуть, но женщина не возвращалась, и тогда Салим осмелился выйти из убежища. Он подобрался к столику с оставленными на нем лакомствами и отломил кусочек лепешки. Оказалось даже вкуснее, чем обычно. Потом отхлебнул молока — оно тоже было подслащено. Потихоньку Салим доел и выпил все, что принесла Лэйла, и сразу навалилась дремота. Мальчик попробовал дойти до укрытия, но на полпути ноги подломились, а в глазах потемнело.

Легкий шелест ветра, холод и конское ржание заставили Салима открыть глаза. Он лежал на остывающем песке среди уставших от дневной жары пальм. Вокруг в сумерках виднелись только конские ноги. Он поднял голову, но снизу вверх смотреть было неудобно. Пришлось встать, хотя ноги были словно ватные. Незнакомых людей было много. Все они сидели на красивых тонконогих лошадях. Плащи песчаного цвета, словно неведомые узоры, покрывали темно-бурые пятна. Лица были уставшими и грязными от пота и крови. У кого-то раны покрывали лицо, у кого-то скрывались под одеждой. Некоторые склонились к гривам своих лошадей, по их лицам было видно, как трудно им сдерживать боль.

Впереди на белом жеребце высился странный человек. Худой, как бродячий пес, но, видно, из очень знатной семьи. В красном плаще и тюрбане. Вся остальная одежда была черной с песчаного цвета узорами. Узкие темные глаза с интересом изучали Салима.

— Как тебя зовут, дитя?

— Салим… Салим, сын Карема.

— Карема? — Брови предводителя поднялись.

— Да. — Салим почему-то чувствовал неловкость, но ответил, как когда-то учил его отец. — Карема — Хранителя Дзира.

— Что ж, Салим, сын дэя Карема, а я — Гураб эль Джануби. Потомственный дэй дзиннов и новый Хранитель Дзира…

* * *

Фарид чуть не загнал Джанака. Он знал, что отец собирался встретить дзиннов у древних развалин бывшей столицы, где его воины, выросшие в Тиннине, знали каждую трещинку полузанесенных песком каменных стен. Фарид несколько раз приезжал туда с отцом, и Карем рассказывал сыну о людях, некогда живших в огромном городе. О садах, фонтанах и мозаичных полах. О смелых воителях, охранявших покой Хранителей тех времен, и прекрасных девах, гулявших в садах за этими стенами. Когда-то город разрушило страшное землетрясение. Люди так и не вернулись сюда. Они отстроили новую столицу и назвали ее Тиннин — во имя великих дэев, умевших превращаться в крылатых ящеров. Теперь по развалинам прежней столицы ветер носил лишь песок и обрывки легенд.

Обычно врага встречали в городе, где легче было отбить натиск противника, но отец решил не подвергать Тиннин такой опасности и дать время его жителям уйти в случае поражения. Отец всегда говорил, что, надеясь на милость богов, нужно предполагать и худшее. Внезапно страшная догадка отозвалась холодом в груди. Сотня, оставленная в оазисе, вряд ли могла стать той песчинкой, что, упав на весы сражения, принесла бы победу. Дэй предполагал худшее и, оставив сына ждать вдали от сражения, спасал ему жизнь.