От легенды до легенды

Депутат де Шавине отнюдь не спешил к ставшей вдруг очень оживленной мадемуазель. Поль успел описать внешность Анри, немало тому польстив, потом к ним присоединился банкир, и разговор вернулся к так и не спевшему «Мое проклятие тирану!» тенору. Эжени незаметно отошла и немедленно была увлечена в эркер. Пробило одиннадцать, и Дюфур стал прощаться; его особо не удерживали, хоть и просили приходить еще. Напоследок Поль покосился на эркер: запоздавший депутат что-то говорил мадемуазель, та слушала, опустив глаза, затем пару заслонили. Последний, кого уже с порога видел Поль, был мсье Дави. Он дымил сигарой и громко рассуждал о природе василисков.

Глава 4

В том, что «Жизнь» не успокоится, в «Бинокле» никто не сомневался, но утром редакцию ожидал сюрприз. Ядовитый, хоть и не смертельно, ответ мало того что был подписан, его подписал не журналист и даже не издатель, а обретающий всю бо́льшую известность депутат Брюн. То ли соратник и правая рука, то ли соперник и завистник Маршана крупным шрифтом объявлял городу и миру, что не боится ни мертвого императора, ни коррумпированной полиции, ни продажных писак, ни лицемерных политиканов, готовых на любую низость и на любое преступление, чтобы упрочить свое влияние и обокрасть свой народ. Особую пикантность ситуации добавляло то, что в это же утро на привокзальном пустыре нашли зарезанного Гарсию, чего отважный депутат, разумеется, предвидеть не мог.

Подающий надежды радикал оплакивал гибель немолодого легитимиста с достойной лучшего из крокодилов слезливостью и клялся довести дело покойного до конца, стерев с лица земли Басконскую колонну, а вместе с ней — память о тиране и страх перед оным. Брюн довольно изящно намекал, что смертоносный коньяк оказался в кабинете простуженного и потому не различавшего вкуса и запаха де Гюра отнюдь не случайно. В конце депутат задавался вопросом, по-прежнему ли барон Пардон в столице или же в страхе перед ящерицами бежал в Эрец-Куш, сохранив инкогнито и предоставив отвечать за свои слова живущим на подачки правительства коллегам.

Ниже «Жизнь» поставила «к несчастью, незавершенный памфлет нашего великого Пишана» о яйце басконского василиска, что в навозной куче нынешнего Кабинета высиживает[116] господин премьер. Прерванное поддельным коньяком негодование дополняла карикатура. Художник взял за основу средневековые миниатюры, но сидящая на яйце жаба обрела портретное сходство с главой Кабинета, навоз изображала кипа газет с надписями «Бинокль», «Эпоха», «Сирано» и «Оракул», а голову вылупляющегося чудища вместо петушиного гребня венчал все тот же знаменитый берет. Дальше следовал комментарий самого Маршана, требовавшего разбить пресловутое яйцо, пока крылья рожденного из него чудовища не скрыли солнце.

— Ага, — удовлетворенно крякнул патрон, — их зацепило крепче, чем думалось. Молодец, Дюфур, мы быстро отыгрываем очки!

— Я бы сказал, уже отыграли и теперь идем в плюсе, — подхватил Жоли. — У нас три возможности ответа. Интервью премьера по ряду злободневных вопросов — за исключением дела Гарсии, само собой, тут довольно информационной заметки; именной памфлет, после которого к нам пожалуют секунданты, или же сообщение от редакции, что к мсье Брюну послано.

— Интервью премьера будет уместно после разрешения вопроса, — отсек первую возможность патрон. — А вот дуэль нам не помешает, как и Брюну, но это уже забота Маршана. Остается решить с вызовом. Ответный памфлет привлечет дополнительное внимание, но читатели чаще симпатизируют оскорбленной стороне, а на данном этапе оскорблены мы.

— Что тебе больше нравится? — Жоли хлопнул Поля по плечу. — Ждать или догонять?

Дюфур неторопливо закурил. В его жизни дуэли случались не раз, и было бы странно, окажись иначе, — в газетно-политической среде поединки давно стали признаком хорошего тона. Стучали клинками и стрелялись господа журналисты, издатели, депутаты, адвокаты… Подавляющее большинство пуль летело мимо, но послушать, как они свистят, надлежало каждому уважающему себя участнику игры по имени жизнь. Сотрудники «Бинокля» дуэлировали три-четыре раза в год, не реже, но все последствия на памяти Дюфура ограничились продырявленной полой сюртука Жоли и простреленным плечом некстати чихнувшего Бланшара.

— Я бы предпочел побыстрее, — выбрал Поль. — Признаться, меня начинают раздражать василиски. При императоре это было хотя бы свежо.

— Не исчерпавшая себя тема раздражать не может, — укорил подчиненного Жоли. — Кого берем вторым секундантом? Русселя?

— Брюн наверняка явится хотя бы с одним коллегой. — Патрон прикрыл глаза и затянулся почти докуренной папиросой. — Было бы неплохо, если бы вторым секундантом с нашей стороны тоже выступил депутат. Лучше всего член партии центра, но не слишком близкий к Кабинету… Придется телеграфировать.

* * *

— Иногда отказать невозможно, — как всегда негромко, сказал Жером. — Брюн — мой коллега и в данном случае единомышленник. Мало того, он сделал то, что намеревался сделать я, но я дал слово мадемуазель не трогать басконца.