От легенды до легенды

— Мы расстались в метро, и она бросилась под поезд.

— …рось! Ты слушаешь меня вообще?

— Я сыграл боль. Но не ее. Я показал ей свет. Но чужой…

— Кирюха, ты чего?!

Он отвернулся. На душе было тошно и мерзко, будто в помойную яму с головой окунулся. А от Максовых причитаний становилось еще хуже.

— Извини, я пойду прогуляюсь.

Звякнув, покатились пятьдесят копеек. Кир на них даже не глянул. Он уже три часа играл в парке Шевченко. Подбирал аккорды, не обращая ни на кого внимания. Прохожие заслушивались музыкой, бросали мелочь, а он все играл и играл…

Попробуйте-ка сыграть мелодию печальных серых глаз. Думаете, легко? Да! Нет ничего проще, когда ты видишь…

Русые прядки, падающие на бледное лицо. Золото угасает закатом. Прощальная улыбка. Татьяна права — сероглазая решила все ДО концерта. В последний раз порадоваться жизни и уйти к любимому.

Он играл и играл. И с каждым новым аккордом оживал закат, собирались в единый пазл разорванные облака. Таяла боль в серых глазах. Сыграй он это на концерте, Настя бы осталась жива. Но… многие бы оценили, заиграй он вдруг не по расписанным нотам?

А сейчас, нащупав нужную мелодию, он повторял ее снова и снова, надеясь отыграть, вырвать у судьбы то, что потерял вчера. Играл до позднего вечера, так и не притронувшись (к вящей радости бомжей) к разбросанным у его ног монетам и бумажкам. А утренним поездом помчался в Киев. В надежде… на что, собственно? На чудо… Но нет, чуда не случилось. Сероглазая не ожила, Татьяна не оказалась злобной шутницей, нелепое самоубийство не было дурным сном. Он лично побывал на кладбище.

В коридоре разрывался звонок, а он все сидел, бестолково перебирая струны.

Хрусталь.

Вернуть. Отыграть. Отмотать назад.

Струны, струны, где у вас кнопка «назад»?

Бум!

Бум-бум-бум!

— Кир! Сволочь! Дверь! Открой! Или я ее выбью! Я знаю, что ты дома! А если не дома, выбью дверь и дождусь тебя в квартире!

Бум!

Кир нехотя отложил гитару и поднялся навстречу другу и менеджеру по продвижению.

— Ты что творишь? Ты на репетиции должен быть! Почему трубку не берешь?! Ты… ты вообще здоров? — Максим с тревогой смотрел на осунувшееся лицо друга. — Да что с тобой?

— Я… — Кир махнул рукой. — Ты не поймешь.

— Это все из-за той девчонки?

Кирилл не ответил. Да и что сказать-то? Как описать словами пустоту, что поселилась в душе? Динка, Настя — две сероглазые, две потери, и обе можно было не допустить.

— Эй, брат, нельзя же так! «Даже боги не могут сделать бывшее небывшим». Это Аристотель сказал. А он был умнее нас. Ты не исправишь прошлое, надо идти вперед!

— Да, — пробормотал Кир. — Вперед…

Он сходил на репетицию. И на вторую тоже. Но перед этим забрел в одну из городских больниц. Возвращался от Макса, ехал по Московскому проспекту, и… потянуло просто. Сел на лавочке в небольшом прогулочном парке. На соседней примостились две женщины — пожилая дама, видимо, с дочерью.

Он взял первый аккорд.

Готовится к операции. Женщина готовится. А дочь проведать пришла.

Страх. Тревога. Надежда. Как превратить это в свет?

Лучи. Робкие, золотистые, пробиваются сквозь густую тучу. Плавно и очень медленно прорезают черноту. Кажется, весь мир превратился в вязкую тучу. В тучу и золотые лучи. И лучей все больше с каждой секундой. Прорываются сквозь темноту, расцветают золотыми звездами.

Он повторял и повторял одну и ту же мелодию, купаясь в золотых лучах. Туч больше не было. Только звезды. Звезды на чистом дневном небе — может ли быть что-то прекрасней?

— Послушайте, — к нему подошла уставшая девушка в белом халате, — здесь все-таки больница, а не подземный переход!

Кирилл кивнул, извиняясь. Что ж, нельзя, значит, нельзя. Но попытаться стоило.

— Подождите! А можно он останется? Пожалуйста? — пожилая женщина спешила к ним, опираясь на руку дочери. — Может, я слишком мнительна, но у меня скоро операция, а я страшно боюсь. А эта его музыка… мне стало спокойней на душе… Он же совсем негромко играл. Пожалуйста!

Две женщины, пожилая и молодая, смотрели на медсестру с надеждой. Кир, глядя куда-то вдаль, молча гладил гитару. Девушка в халате с минуту поколебалась, потом кивнула.

— Только совсем негромко! И недолго. И лучше отойдите в глубь парка.

— Сыграйте еще раз то же самое, — попросила женщина, когда медсестра ушла.

Кирилл улыбнулся. Еще бы не сыграть! Ведь там, в этой игре, свет! Свет, в котором он может искупаться сам и которым может поделиться с другими. Они, конечно, не видят эту красоту, но чувствуют.

На третью репетицию он не пошел. Его ждали в другом месте.